С недавних пор ему частенько снились рыбы.
Они расположились в его снах в декабре прошлого года, в полнолуние, в ночь после похорон отца (инфаркт миокарда). Мать умерла двумя годами раньше (рак печени). Тогда он остался один в большой, пустой квартире. Только он и книги.
В комнатах стоял тяжёлый запах масел, предохраняющих труп от гниения. Казалось, запах смерти прилип ко всему в доме. Не спасала даже открытая в морозную ночь форточка. Луна сияла в тюлевой дымке окна, когда первые разведчики вторглись на его территорию. Это были тяжеловесные рыбины величиной с доброго дельфина. За шторами век они совершали своё неторопливое дефиле и пропадали во тьме, сверкая серебристыми боками.
Полчища рыб стали осаждать его сны. Они были самых разных пород и размеров. Порой их расцветка была привлекательна и так соблазняла игрой красок, что можно было не сомневаться: всякий знаток и любитель отдал бы многое, чтобы приобрести хотя б одну из них.
Порой они были ужасны и подавляли мощью своей зыбкой, как всякое сновидение, плоти. Рыбы стали его наваждением, защиты от них он не знал. Обычные сны возвращались к нему лишь когда луна отправлялась в ущерб. Когда он обнаружил это, то накануне полнолуния не находил себе места, испытывая беспокойство ожидания, которое ни разу не было обмануто. Рыбы входили в его сны с ужасающей пунктуальностью.
При всём своём разнообразии они навязывали ему один и тот же сюжет, всё чётче проявлявшийся от ночи к ночи. Каждый сон с участием рыб обрекал его на роль рыбака. Эти безмолвные существа с необъяснимым упорством будили в нём инстинкты охотника. Они словно сами просились в руки, и он ловил их, трепещущих, как птицы, руками, бил острогой, ставил сети.
Даже во сне он остро ощущал их резкий, отчётливый запах. Запах детского кошмара: рыбий жир из чайной ложки – за папу, маму и всю родню до сорок пятого колена. Этот запах душил. Нередко он просыпался, испытывая приступы тошноты.
Однажды он увидел рыб в источающем миазмы болоте, среди колючек которого ставил сети. Это было самое уродливое видение. Чудовища таращились на него слезящимися и выпученными, как от базедовой болезни, глазищами, воткнутыми в кривые, непропорционально слепленные туши. Плавники превращались на глазах в покрытые гноем и бородавками руки, которые тянулись к нему в студенистой мути сна. Подвижные, как ртуть, они сделали бы честь любому полотну Дали. Он хватал их и рвал руками, но каждая опавшая чешуйка порождала дюжину ещё более жутких образин. В ту ночь он очнулся от морока на залитой слезами ужаса подушке и не смыкал глаз до самого утра.
В любой серии этого сюрреалистичного фильма, на первый взгляд податливые рыбы, ускользали сквозь все его рыбацкие уловки. Запахи рыб мерещились ему кругом, они липли ко всем вещам этого мира и завершали общую картину наваждения, не вселяя в его озадаченный рассудок никакого веселья. Беспокойство возрастало ещё и от того, что за чудовищными порождениями собственного воображения, которое, пока разум спал, вело себя разнузданно, он ощущал приближение ещё не явленного, но замершего на пороге очарования.
В мартовское полнолуние он ложился спать в ставшем уже обыкновением позднем третьем часу ночи. За прошедшие месяцы он стал бояться сна и всячески оттягивал его наступление: пил чайниками кофе, из последних сил смотрел телевизор или, до слёз напрягая глаза, читал подряд все книги, что попадались под руку. Вот и в этот раз он не торопился спать. И вдруг, распространяя чудесный аромат роз, из какой-то сияющей пустоты навстречу ему выплыла маленькая золотая рыбка. Видимо, он сразу же испытал невиданное до сих пор желание безоговорочной сдачи её красоте и незатейливому покою изящных движений. И он нырнул за нею в сон без рассуждений и был спокоен, лёгок в его водах, пока утреннее солнце не выбросило его инородное тело на поверхность.
Есть основания полагать, что именно с этого времени жизнь его стала стремительно меняться. Теперь он жаждал сна. Чудовища оставили его. Лишь время от времени они ещё пялили из тьмы свои искажённые тупой яростью морды, но стоило появиться золотой рыбке и они исчезали без следа. Вскоре они уже не появлялись вовсе. Отныне в каждое полнолуние он оставался наедине с нею. Рыбка была единственной, кого он не ловил. Напротив, скоро стало ясно, как поменялись роли: без возражений он из рыбака мало-помалу становился рыбкой. И всякий раз, когда он её видел, ему хотелось вместе с ней уплыть навеки куда угодно, даже к чёрту на рога.
День стал его врагом. Солнце стало ему ненавистно. Огромное удовольствие доставляли вечера. Особенно время заката, когда солнце отрубленной головой катилось прочь с плеч горизонта. Сумерки были полны восторгом ожидания. Теперь он ждал ночи, как молодой любовник ждёт свидания с объектом своей страсти. Да, он страстно и страшно возлюбил луну и ночь, сулящую возвращение. Это стало его вожделением, тем более что рыбка являлась ему всё чаще, забывая про лунные циклы. Казалось, ей также тягостно без него, как и ему. Сон его стал лучше, а самое главное – дольше. Теперь он дорожил каждой минутой, которую проводил с нею.
В апреле, чтобы ускорить и продлить свидания, он начал принимать снотворные таблетки. Чем глубже погружался он в живую жизнь сновидений, тем всё большие дозы снотворного принимал. В аптеке на него смотрели сначала с интересом, потом с подозрением, а вскоре вообще отказались продать ему снадобье, невзирая на рецепт (выправил у бывшего одноклассника – главврача районной поликлиники). Тогда он решил сделать передышку и "лечь на дно".
Он научился спать днём, чего не делал с детства. С этой целью тюлевые шторки сменились роскошными и плотными чёрными шторами с вышитыми на них золотыми рыбками (купил в китайском магазинчике за непомерную для его бюджета цену).
Всякому стороннему более или менее внимательному наблюдателю, наверное, стало бы ясно, что он творил себе опасный культ. Культ золотой рыбки. Однако наблюдать было особенно некому. Он вёл неисправимо холостяцкий образ жизни. На службе (удручающе скучная контора по оптовой продаже инструмента), где он состоял редактором отдела рекламы, тесных знакомств так и не завёл. Шапочное знакомство с сослуживцами бесповоротно закончилось во время обеденного перерыва, когда один из них, смачно облизнувшись, осклабился: "Какая гадость эта ваша заливная рыба". Пошлые ухмылочки коллег были ответом. Ещё один добавил: "Как вообще можно любить этих тупых и бессловесных тварей?" и его без того некрепкие связи с коллективом разорвались. Некоторое время спустя он совсем уволился оттуда и уже больше не работал нигде. Жил только на деньги, что выручил от продажи своей богатой библиотеки. Немногие оставшиеся у него друзья пытались вывести его из этого, как они говорили, "полукоматозного существования", но безуспешно (ещё бы: они же звали его на рыбалку!): на контакты он шёл с трудом, на звонки по телефону не отвечал. Они оставили всякие попытки и махнули рукой, решив, что он окончательно "рехнулся".
Из его рациона полностью исчезла всякая рыба, поскольку "аморально поедать себе подобных". Ихтиологический каннибализм стал ему чужд. Постепенно он вообще перешёл на растительную, вегетарианскую пищу. Особенно любил салат из морской капусты. В магазинчике, где делал закупки продуктов, он стал основным (едва ли не единственным!) потребителем этого морепродукта. В том же магазинчике он с омерзением и содроганием, в кататоническом оцепенении замирал перед грудами наваленными на прилавок распятыми, вывернутыми наизнанку, замороженными, пережёванными какими-то жуткими машинами рыбами. Когда же он видел бравых рыбаков, до зубов вооружённых похожими на орудия убийства снастями, то придумывал им такие казни, что перед ними меркли все казни библейские. Тогда он чувствовал в себе такую ярость, что позавидовал бы даже Яхве сам.
Рыбка заполняла его существование. Странно, но до поры до времени ему и в голову не приходило купить её себе. Однако это случилось. После работы (когда она ещё была в его жизни) он завёл порядок заходить в зоомагазин, где в одном из аквариумов в медитативном покое царского одиночества плавала золотая рыбка. Когда он в мае впервые увидел её, то замер на месте: до такой степени она была похожа на рыбку его сновидений. Он стал бегать к ней на свидания, как школьник. Ревновал к каждому досужему взгляду, брошенному на неё, его била дрожь ненависти ко всякому, кто имел дерзость и нахальство пялиться на его любовь. Но и тогда он ещё не желал приобрести её. Со слов продавца, это произошло после того, как однажды в аквариум к его милой рыбке посадили самца. Его сердце обливалось кровью, когда он увидел, как этот кобель в чешуе кружил вокруг неё петухом, похотливо распуская омерзительные плавники, и тыкался в неё (беззащитную!) своими мерзкими губищами. От расстройства он даже вынашивал планы по умерщвлению самца. Ему повезло и свершилось чудо: самец подох сам по себе. И вот тогда, чтобы избавить её от подобных домогательств, он купил рыбку вместе с аквариумом. Готовя дома место под него, он волновался так, словно в брачную ночь стелил постель наречённой супруге.
Первое время их совместной жизни прошло для него в большой тревоге: не окажутся ли петушиные ужимки подохшего самца катастрофическими для целомудрия его возлюбленной? День ото дня он не находил себе места, ожидая признаков неотвратимой беды. К неописуемой его радости этого не произошло.
Он был счастлив. Скорее всего, именно так следовало бы обозначить то состояние эйфории, в котором он пребывал во всё время их недолгого брака. Он кормил её червяками почти с руки, всегда в одно и то же время, так что скоро она могла узнавать его приближение и условленное постукивание ногтями по стеклу. Насыщаясь, она подплывала к стенке аквариума, и он целовал её холодные губы сквозь эту стеклянную стену. Они вместе слушали приятную им обоим музыку. Иногда он, как мантры, читал ей свои любимые стихи. Одним словом, его сон превращался в явь. Они не расставались ни днём, ни ночью. Более того, с каждым днём наступившего лета ему хотелось целиком разделить с нею жизнь. Если можно так выразиться, ему хотелось дышать с нею одним воздухом, жить в одном ритме.
Никогда (до встречи с рыбкой) не любивший купаться, он записался на посещения бассейна по абонементу, куда ходил, не пропуская ни одного занятия. Скоро он был признан лучшим пловцом в группе. Однако ему не нравились отупляющие кроссы по дорожкам бассейна. Больше всего он любил уплывать на глубину и, как можно дольше, плавать под водой. Это доставляло ему немалое удовольствие, по силе уступавшее, пожалуй, только упоительным вечерам в кресле у аквариума. К сожалению, это всегда длилось недолго. Ему не хватало дыхания. Поднимаясь на поверхность, он чувствовал себя разбитым: вода охотно пускала его, но остаться в себе и достичь высшего наслаждения позволить не могла. Он стал завидовать ихтиандру, который, думал он, только по глупости своей стремился в мир людей, на сушу. Он охотно обменялся б с ним местами, и в бассейне его лёгкие едва не лопались от исступлённого нежелания подниматься на поверхность. Он хотел стать рыбкой.
Однажды он едва не утонул – настолько долго задержал дыханье. В тот самый миг, когда от резкого кислородного голодания он потерял сознание и стал тонуть, навстречу ему распахнулся светлый мир золотой рыбки. Он всего лишь на миг достиг долгожданной эйфорической лёгкости полёта, но зоркий инструктор грубо и безжалостно прервал его, выволок тело на бортик, сделал искусственное дыхание и отчитал за "фокусы". Его даже хотели лишить права дальнейшего посещения бассейна. И тогда он умолял, клялся, что впредь будет осторожен, что без воды умрёт, ведь рыбка посуху не ходит и т. д.
Скорее всего, с того-то дня он и стал искать способ целиком слиться с золотой рыбкой. Однажды в тесной компании немногих оставшихся у него знакомых (как он туда попал?) он заикнулся о своём желании, был заботливо поднят на смех и с той поры умолк. Люди умерли для него. Он ушёл от них на глубину, где уже окончательно перестал ощущать себя вписанным в какую-то систему социальных отношений. Эксцентричность его превращения и хода причудливых мыслей, конечно же, способствовали тому, что злые языки соседей и за глаза и прямо называли его "шизиком". Он знал об этом, он читал это в их сторожких, напряжённых взглядах, которые, как рыболовные крючки, как гарпуны, кололи и рвали спину, когда он плавающей походкой шёл по двору из подъезда в магазин и обратно (единственный его маршрут в последнее время).
Он ускользал от зоилов, прятался в сумраке квартиры, среди портретов умерших родителей и запахов гниющих останков червей, которых с явным избытком покупал для нее. Очевидно, что он не сопротивлялся происходящему. Он верил в своё обретённое счастье и ждал, когда оно поглотит его целиком. В конце концов, рассуждал он, всякая мечта уводит человека от некогда подобных ему тварей, от тех, с кем он согласно известному эгоизму мечтой своей делиться не пожелает никогда. Тот, кем овладело это состояние, обречён на пограничье. Он лишь по какому-то нелепому недоразумению частично вписан в круг людей, в то время как на самом деле большая часть его уже давно не с ними. Глядя в бездонно нежные глаза рыбки, он чувствовал, что вступил на контрольную полосу и скоро наступит развязка, и улыбался чему-то слишком далёкому от всего, что его окружало.
За всё это время золотая рыбка не оставляла его сновидений. Благодаря поразительному сходству, её ночная и дневная ипостаси сливались воедино, неуклонно приближаясь к нему самому. Мир двуногих напрягал его воспалённый рассудок. Они, он был уверен в этом, глубоко больны и преследуют его, чтобы привить свои болячки. Можно не сомневаться, что уже тогда он твёрдо знал: освобождение близко, к этому моменту он уже почти не различал в себе ни рыбака, ни рыбку. Он был и тем, и другим. Не хватало одного шага, одного взмаха дирижёрской палочки, чтобы мелодии его жизни и жизни рыбки слились в едином потоке симфонии. Ему стало ясно, что это время пришло, когда одноклассник, с которым они не виделись со дня выписки рецепта, позвал его на свой день рождения.
Он явился. За весь вечер, как вспоминали очевидцы, произнёс только невнятный тост: пожелал юбиляру быть везде как рыба в воде. Выпил, расплескав чуть не треть на стол и соседей. Сконфузился и умолк до конца вечеринки. Пил вино и о чём-то шевелил губами ("точно чудо-юдо-рыба-кит из сказки").
Он честно отсидел весь вечер на своём, как ему сказали, "боевом посту", которым оказалась пришедшая позже всех ("никак не могла убежать с работы пораньше") Светлана, подруга жены виновника торжества. Ему пришлось ухаживать за нею из-за недостатка кавалеров. Все они уже были при деле: как привязанные вились вокруг остальных женщин. Понукаемый ободряющими подмигиваниями, он не мог не обратить внимания на свою соседку. Золотистые волосы, утонченно-красивые мягкие руки, которыми она стратегически верно касалась его, чувственные, по-детски припухлые, словно у рыбки, чуть выпяченные губы этой несомненной красавицы решили в этот вечер всё.
Он сам вызвался на проводы после того, как услышал, что она без ума от аквариумных рыбок и даже держала в детстве несколько гупёшек. Он захватил крючок с наживкой, обернувшийся долгим обещающим поцелуем в подъезде её дома, оставившим впечатление чего-то тягучего, разминающего губы и кусающего язык. Затем вино на полночной кухне и душная ночь в середине лета.
Он не сбежал лишь потому, что предприимчивость Светланы не оставляла шанса, а сам он был уверен, что именно это существо по странной игре случая подарит ему то, чего он ждал полгода своих медитаций на Золотую рыбку. Когда она овладевала им, упруго колышущиеся у самого его лица груди с выразительно восставшими сосками живо напомнили ему игру бойцовых рыбок, фотографии которых он видел в одном специализированном журнале для аквариумистов. Увлекаемый случайной любовницей, остановиться он не мог, и был захвачен и проглочен плотью, воды которой обступили его со всех сторон. Вся жизнь его была, как в сказке, на самом кончике иглы, которую стремили вверх и вниз вязкие, нежные, теплые волны вожделения женского тела.
Когда же измученный, он выплыл на поверхность и взглянул вокруг, то, очевидно, был потрясён видом нежнейшей части обращённого к нему тела. Распахнутые и ещё содрогающиеся от восторга ноги, открыли картину, словно бы трепещущей на берегу рыбки. Она истекала терпкой, солоноватой, как море, кровью прямо на постель. Лепестки её плавников уже опадали, но вокруг них витали чудесные ароматы лотоса и мирта. Марианская впадина женщины излучала свет такой силы, что его с головой накрыли пустота и священный трепет. Он рассмеялся. Детский смех его серебряными брызгами колокольчиков рассыпался по всей квартире, по всему дому и обнял собою весь мировой океан, все формы жизни, когда-либо существовавшие и которым только предстояло явиться на эту землю. В тот миг в нем не было ни разума, ни тела, он словно бы купался в океане, ни дна, ни берега в котором не сыскать. На глазах отпрянувшей Светланы он смеялся ужасающе, неестественно долго и внезапно перешёл в поток неудержимых слёз наслаждения. Он понял, что убил Золотую рыбку и только что умер в ней, и в ослепительном свете нарождающегося дня с сияющей золотом улыбкой и благодарностью поцеловал перепуганную и пока еще ничего не понимающую женщину.
Сам не заметив как, он вернулся домой. Непонятно зачем у бабульки на остановке купил букет васильков. Уже дома выловил из аквариума мертвую тушку и медленно, как прашад, съел ее. Сорвал с окна черные шторы и распахнул окно, в которое уже давно стучались нетерпеливые лучи солнца и чистый воздух. Методично вместе с воздухом и солнцем навел в квартире уборку и с наслаждением, как будто в первый раз от роду, вымылся сам, и во время этого простого занятия, по-детски удивляясь запаху шампуня, весело прислушивался к шипу растворяющейся в ванной пены.
Мир, льющийся из окна, оглушал его своим концертом и каждая нота, каждый инструмент в его потоке был слышим так, словно именно он, самый незаметный и привычный звук воробьиного гимна за окном или детского голоса на площадке во дворе, окрика беспечной мамашки или сигнала авто, ведет сольную партию, не нарушая всеобщей гармонии. И бубнеж закипающего чайника в тени васильков на столе сливался с нею без остатка.
Он подошел к телефону, взял в руку, казалось, надежно забывшую ее тепло, трубку и набрал номер.
- Алло! Светлана? Вы любите чай с бергамотом и, простите, банальными бубликами?
На самом дне тревожно длимой паузы мелькнули жутью рыбы его снов…
- Люблю, - улыбнулась она.
Лианка...
Давно так не смеялась!
Ты еще тот драчун оказыв...
Но всё же останусь при сво...
А интересно, с...
а разместила, патамушта нравится! :са...
Приветствую нового а...
Просто Вы не умеете ...
Рассказы 
Комментарии
Супер! Ушла под впечатлением...
это тебе
Спасибо за подарок!
На то и надеялся, что даже если происходящее с героем до финала вдруг покажется не очень-то "прекрасным", то пусть хотя б читать о том приятно будет: "Даже уродливое в искусстве должно быть художественно прекрасным" (В.А. Моцарт).
Он не мог не слопать тушку: в некотором смысле это было бы не логично. Спишем это на всплеск его без-умия (в отличие от безумия, в котором пребывал до встречи со Светланой) и обязательно учтем в качестве чего он ее съел-то!
Спасибо, Крыс, за отзыв и щедрую оценку!
Вероятно городок был маленький и аптека в нём всего одна. Хотя, в таком состоянии человеку, наверное, не до заметания следов своей сверхсонной
бездеятельности...Не поняла про кровь "прямо на постель"... Неужели Светлана была девственница? Мало вероятно, конечно. Или это лишь его больное (пардон, выздоравливающе е) воображение нарисовало такую ассоциацию с другими терпкими соками?
И почему рыбка золотая сдохла? У них была такая сильная эмоциональная связь, что внезапный разрыв этой "пуповины" убил бедное животнАе? Вот уж не думала, что и рыбка была подвержена этому психозу...
Вообще, замечательный рассказ!! Конечно же 10 и ни грамма меньше)) А все вышеизложенные вопросы - это так, привычка ковыряться не по делу.
Цитирую TigRRRa:
Не, просто аптека мыслилась районная, та, в которую ходишь по привычке, просто потому что она ближе. К тому же герой к тому моменту уже превратился в очевидного мономана, а потому и не искал иных путей, не "заметал следы" ))))))
Цитирую TigRRRa:
Конечно, второй вариант. Мыслить героиню девственной до встречи с ним причин не вижу, особенно с учетом именно ее активности в известном эпизоде и проявляемого желания.
Цитирую TigRRRa:
Рыбка сия мыслится как существующая в физической (явный мир) и метафизической (сон) ипостасях. Достижение героем искомого (пусть и не осознаваемого вполне) и ожидаемого в "реале" Светланы привело к утрате "конкурентки", но на самом деле она не пропала совсем, перейдя в его плоть и кровь (этакая евхаристия, если хотите; плюс исчезновение рыбки аквариума сполна окупается обретением Светланы). Ее физическая ипостась исчезает одновременно с предполагаемым логикой сюжета исчезновением "серийного сна" героя, из-за которого он и погружался в свое безумие, спровоцированно го смертью последнего родителя. Вообще же, суть происходящего раскрывается, если принимать во внимание не просто рыбку, но именно золотую с комплексом ее символических значений (плюс - вода). Во всяком случае, мне казалось, что по тексту рассыпана отдельная серия знаков, позволяющих иную, чем только житейскую, интерпретацию и прочтение рассказа. Например, его происходящие по сути на кладбище (портреты умерших родителей и массы гниющих червяков) медитации на рыбку под мантры стихов; утрата героем книг, означивающих собой Логос, т. е. ratio; осмысление героем и рассказчиком происходящего в терминах освобождения, но не спасения; поедание рыбки как прашада; явное без-умие в финале и в реакциях, напугавших Светлану, плюс последующее восприятии мира "голыми глазами" (в этом плане можно сказать, что на самом деле главный, хотя в глазах автора далеко не самый интересный, герой текста - Светлана, ассоциированная рядом деталей с Золотой рыбкой; это персонажи если и не двойники, то кое в чем взаимоотражающи еся).
Цитирую TigRRRa:
Для разговора о литературе - не самая плохая привычка из многих возможных!
У каждого свой аквариум, если говорить Вашими словами: у кого-то круглый, у кого-то квадратный, у кого-то обогащаемый кислородом и всегда в чистоте и свете, а у кого-то как дурно пахнущее застойной водой болотце.
Однако же речь о том, чтобы (простите за высокопарность) оставить аквариум и жить в чистой открытой воде жизни и Ума.
видно все в этом мире наказуемо...
Спасибо за отзыв!
нет полному вегитарианству!
да здраствует здоровый секс!)))
как то мрачновато рассказ показался, хоть и с претензией на оригинальность. хвалить не буду, ибо дочитал и ознакомление прошло успешно, но продолжения не жду.
и конечно рад за Светлану, что так изящно подсекла и вывела на бережок эту заблудившуюся чудо-рыбу...)
а то бы пугал в скором будующем отдыхающих на пляже))))
К любому без исключения тексту можно поставить три взаимосвязанных вопроса: про что, о чем и как написано. Как правило, легче всего ответить на первый из них (хотя мировая литература знает яркие и показательные исключения, когда гораздо легче, например, сказать как произведение сделано, но не про что оно!), что и не мудрено, потому что речь идет о сюжетно-фабульных событиях, считываемых их текста по первом же прочтении. Второй вопрос предполагает подъем над уровнем событий и переход уже на уровень концепции (того, что в школе - не очень верно - до сих пор называют "идейностью"). Третий же вопрос касается формы и языка текста. И бывает, что рассказа никак не тешит своей событийностью, но поражает качеством исполнения и яркостью языка. Я же. простите за нескромность, предпочитаю и стараюсь делать так, чтобы пусть не за счет событий, но за счет языка текст вызвал удивление и прелесть. И на мой в чем-то, конечно, ограниченный авторский взгляд, данный рассказ имеет к тому поводы: как бы ни было все мрачно, оно просветлено не только и даже не столько Светланой, героем или рыбкой, сколько самым главным персонажем рассказа, за чьим поведением, кажется мне, следить интереснее всего! Однако, по характеру комментариев я понимаю, что как раз он-то, будучи всегда на виду, остался незамеченным в тени.
Герой же рассказа в гипотетическом развитии событий, в которых Светлана не появляется, вряд ли бы кого пугал: очевидно, что него было два равновероятных финала - дурка или суицид. И кто бы его тогда встретил? Ему подобные в дурдоме или черви могильные, а, согласитесь, напугать и удивить и тех и других вряд ли можно!
Спасибо, однако же, за комментарий и чтение!
Понравилась тема асоциального человека, пусть он тут и с боооольшими странностями, утрирован, но все же он выбившийся из общества человек. Но уж слишком легко он избавился от этого.. Хотяяяя, не зря ведь говорят, лучшее лекарство - секс)))))
Читателю «Золотой Рыбки» необходимо мобилизовать все свое воображение, все свои знания, чтоб понять образный ряд рассказа. Прозаик может где-то остановиться, что-то растолковать, даже в сноске что-то объяснить. Поэт никогда такого не сделает. Или почти никогда.
Кроме того, поэзия более многозначна, проза конкретнее. Мое понимание Золотой Рыбки как исполнительницы желаний, наверное, не совсем верное понимание. Но, в принципе, оно возможно. Поэтическая многозначность допускает такое восприятие.
Проза так или иначе тяготеет к реализму. Проза страшиться одного – «упрека в недостоверности » (Бродский). А в «Золотой Рыбке» такого «страха» незаметно. В поэзии понятие достоверности совсем другое, нежели в прозе. Поэт в «Золотой Рыбке» пользуется привычным поэтическим инструментарием и создает образы, достоверность и сила воздействия которых очевидны.
Если это проза, то это высокопоэтичная проза.
RSS лента комментариев этой записи