|
Автор: Мари Пяткина
Казнь оккупанта, Украина 43
«…А если бы под конец нашлись доказательства,
что я сам каким-либо образом повинен в начавшейся войне,
пусть бы и меня, как это ни печально, расстрелял тот же стрелковый взвод, а потом пусть бы меня похоронили в целлофане, или без, или просто бросили мое голое тело на склоне горы..."
Эрнест Хемингуэй
«Хорошо бы, чтоб рАпеду удалось поставить на закруглении пути, тогда весь эшелон под откосом окажется, но такая удача не для меня, и Гнатюк так говорит».
Пётр живо представил себе, как серьёзный, краснолицый Гнатюк дует на руки, суёт замёрзшими пальцами под рельс плотно увязанные шашки и вставляет капсюль-детонатор, а он сам тем временем привязывает другой детонатор к головке рельса так, чтобы он раздавился от движения колеса.
«Не в первый раз, всё сделаем правильно, и тогда рАпедой вырвет кусок рельса, покалечит колёса, а если эшелон будет быстро ехать – то и пара вагонов под откосом окажутся…
Не хочу, не хочу про это думать, это всё завтра, и вспоминать не хочу, как Шныга застрелил крестьянина, потому что тот нас видел и нельзя было его оставить, не тащить же с собой, ведь мы бежали назад, не по утоптанной дороге, а по глубокому снегу, и Шныга сказал: «Так было надо, станут виновных искать», и я это съел, как и всё остальное ем и не морщусь. Надо – так надо. Война, что поделать. Не хочу об этом думать».
Пётр вспомнил, как колотилось тогда сердце. Громче, чем стучали колёса поезда. А когда эшелон уже был на месте, ему показалось, что детонатор не сработал, что он напортачил, ведь Гнатюк не мог напортачить, потому что Гнатюк - подрывник от Бога, а Пётр всё равно учитель истории с плохим зрением. И теперь всё пропало, теперь придётся возвращаться назад и снимать неудачно поставленные рАпеды, а скоро уже рассвет, и станет видно того старика, что до половины торчит из кустов, кстати, что он делал ночью на дороге?
А потом грохнуло так сильно, что Пётр поразился. Ещё что-то гремело, лязгало, шипело и снова гремело, и, наконец, раздались выстрелы. Одиночные и очередями, но Пётр с Гнатюком, Колядой и Шныгой ушли уже далеко и ликовали. Радовались даже не самому взрыву, а тому, что теперь не надо идти снимать рАпеду. Это было у всех в мыслях, ведь показалось, что поезд проехал место минирования.
«Нет, нет, не хочу. Лучше буду просто слушать и смотреть лес. Лес искрится на солнце. Он красивый…»
Мороз трещал стволами деревьев, щипал за лицо, скрипел в снегу под давно обмороженными, нестерпимо болевшими ногами. Пётр посмотрел наверх, где в пронзительно-синем небе чёрной тушью были нарисованы тонкие ветки, и ему захотелось вареной картошки. Простой, обычной картошки, с селёдкой, и чтобы рассыпчатые картофелины разваливались в руках. Они бы дымились, а он ел.
А ещё неплохо съесть луковицу, которой катастрофически нет. Луку не просто хотелось, он был необходим, потому что рот болел даже больше, чем ноги. Во рту, в опухших дёснах шатались зубы.
Пётр достал из-за пояса фляжку и сделал пару глотков клюквенной настойки, чтобы притупить голод и отогнать цингу, хотя прекрасно знал, что это не поможет. Ничего не поможет, кроме яркого весеннего солнца и свежей зелени. «А мне ведь ещё и тридцати нет» - подумал Пётр и улыбнулся ртом, который в скором времени обещал стать беззубым.
Он снова перестал слушать лес, вместо этого всё поглядывал на слабую тропку, ведущую к землянкам, вместе с морозом скрипел в снегу деревянными ступнями и подпрыгивал на месте.
Смена опоздала на полчаса, это время показались Петру вечностью.
Наконец, на тропинке мелькнула тень.
У партизан свой устав. Чем тише ты будешь – тем дольше проживёшь.
- Кто идёт? – тихо спросил Пётр.
- Свои, - так же тихо ответил Сашка Шныга и выскользнул из-за ели свежий, бодренький, пахнущий водкой, готовый следующие два часа терпеть собачий холод.
Чем умнее будешь и осторожнее – тем дольше проживёшь. Как бы холодно не было - на посту Пётр не пил. Заснёшь ещё, застрелят либо немцы, либо свои. Свои скорее, у них всё просто, раз заснул – значит предал, получай в затылок пулю.
- Приятных зимних снов, - сказал он.
- Да пошёл ты, - беззлобно огрызнулся Шныга, обвёл скрипящий лес прищуренными серыми глазами и прислонился к замерзшему дубовому стволу.
Он казался неловким в своём огромном тулупе, но Пётр знал, что этот сильный человек и отважный боец, способен быть быстрым, как крыса, и таким же злым.
Пётр, прихрамывая, пошёл по тропинке к землянкам.
Ноги от войны болели, а сердце, почему-то, нет. За три прошедших года он видел столько горя, боли и смерти, что все его понятия добра и зла смешались в одну огромную пшенную кашу, которую по ошибке заправили кровью вместо масла. Думать о чём-либо он себе запрещал, не для того, чтоб не сойти с ума и не застрелиться ненароком, а просто от бессмысленности этого занятия. Странным было не то, что он очерствел внутренне, а то, что это случилось ещё до оккупации, когда умерла Светлана.
Тогда он пережил настоящее, ни с чем несравнимое горе, после которого чужие многочисленные беды стали почти безразличны. Что поделать, товарищи? Война. А вот единичная смерть любимой женщины, у которой были такие красивые уши и такие белые плечи, глубоко потрясла Петра своей несправедливостью. С тех пор чужие потери воспринимались как нечто естественное, а потерь было так много, что и восприниматься они перестали.
Вскоре показались крыши землянок. Пётр посмотрел на них, из одной валил пар, значит, варилась каша на сале, а в лучшем случае и мечта-картошка…
Чуть подальше от землянки Деда кучкой собрались товарищи. Мужики ржали, громко бранился Пашка Волынец. Пётр собирался подойти туда, но как только услышал голос Волынца, идти расхотелось. Он совершенно не мог смотреть на своего бывшего друга и коллегу-учителя.
Каждый раз, когда Пётр видел Пашку, ему приходило в голову, как дико изменился сам. И пугали не зубы, не обросшее жёсткой рыжей бородой, худое, какое-то застывшее лицо - на это было плевать. Всегда вежливый, умнейший Волынец странно и страшно изменился внутренне.
К счастью, из двери ближайшей к Петру землянки высунулся помешанный на оружии Гнатюк и окликнул:
- Эй! Зайди?
- Ну, что на селе? – спросил его Пётр.
- Да ничего, - ответил Гнатюк. – Фрицев закапывают. Земля мёрзлая, бабы ноют, что тяжко.
- Там что? – Пётр кивнул на стоящих кучкой бойцов.
- А, глупости. Немец пленный…
Пётр с облегчением полез в землянку. Внутри было тепло, едкий запах самогона перебивал устоявшуюся сырую вонь затхлого табачного дыма, немытого тела и портянок. В землянке кроме Гнатюка сидело на корточках ещё два бойца, пили водку, заедали крошечными кусочками сала; да раненый валялся чуть подальше на нарах, возле буржуйки. Все до одного были при оружии, от него места казалось ещё меньше.
Петру сразу налили полстакана. Он привычно выпил, выдохнул в рукав и почувствовал себя в безопасности. Оказавшись в тепле, обмороженные ноги стали постепенно оттаивать и кусать ещё больнее. Это потом они тихо, блаженно заноют.
- Крошка, говорю, ты мне зубы не заговаривай, - сказал боец в расстегнутой фуфайке и танкистском шлеме, вернувшись к прерванной появлением Петра беседе. – Я кровь за Родину проливаю, ну и что, раз комсомолка, так нельзя и поваляться с защитником Отечества? Утешить, так сказать, подсобить в ратном подвиге?
- И дала?
- А как же, раз по морде - и дала…
- Взяли четыре пистолета, семь карабинов и пулемёт, - сказал Гнатюк Петру и снова плеснул самогона.
Если другие говорили про женщин, про пьянки, про охоту или работу в довоенное время, то Гнатюк говорил исключительно про оружие. Пётр быстро захмелел и решил сделать человеку приятное.
- А пистолеты какие? – спросил он.
- Такая тугая комсомолка оказалась, - говорил боец в шлеме справа.
- Три Люггера, один Вальтер, - с уважением сказал Гнатюк.
- Я её поставил раком…
- Смотри, удлиненный шомпол, - сказал Гнатюк и сунул Петру под нос немецкий kurz.
- Да не вой ты уже, говорю!
Пётр взял карабин в руки.
- Штамповая ствольная коробка вместо кованой…
- Вижу, - поморщился Пётр. – Обычный.
- Люблю, чтобы грудь небольшая, вымя только корове годится…
- Ещё по сто пятьдесят.
Гнатюк выпил, крякнул и заметил уважительно:
- MG42 был ещё, ничего машина.
- Наши лучше, - сказал Пётр.
Ноги почти отошли от тепла и от водки.
- А я ей сухарик дал, на, говорю… - гнусным голосом с весёлой толстогубой ухмылкой тянул боец в шлеме.
Раненый наклонил с нары голову, его вырвало на пол.
Пётр тяжело поднялся и вышел на улицу. Товарищи по-прежнему стояли кучкой. «Если повернуться к ним спиной, - подумал он, - то не заметят…»
- Петька! – крикнул Волынец. - Поди сюда!
Пётр развернулся и нехотя подошёл, усиленно хромая, чтобы побыстрее уйти. Он терпеть не мог молодецкие забавы, а уж если в них принимал участие Паша, и без того поганая жизнь окрашивалась в цвет дерьма того несчастного скота, что приходилось силой отбирать у окрестных крестьян, чтобы прокормиться...
Он оглядел собравшуюся компанию и порадовался, что пьян. Пьяному Петру было легче не думать.
В отряде собрались разные люди: бежавшие пленные солдаты, отчаянные авантюристы, лишённые крова и семей мстители, такие случайные люди, как сам Пётр, и много, много других. Были и судимые, разные люди, но среди всех этих категорий чёрными вкраплениями попадались настоящие, прирождённые ублюдки.
Бывает ли врождённым человеческое скотство? Нет, люди рождаются детьми, а скотами умирают, превращаясь где-то по дороге. Может быть, оно передаётся от человека к человеку воздушно-капельным путём, как грипп?
Число моральных уродов в отряде всё росло, не помогало даже то, что Дед иногда отстреливал особо-ретивых. И гаже всего было, что заразиться, кажется, мог каждый, и даже сам Пётр, сквозь тщательное, равнодушное недуманье, ощущал в себе временами дикое, животное; оно шевелилось в сердце и замирало, но уже жило внутри.
На молодецкие забавы собралась большая часть отморозков отряда.
Немец стоял в снегу босой, до исподнего раздетый и очень бледный. Он был жалок и отвратителен бритым, битым своим лицом и фланелевым бельишком. Сразу было видно, что немец давно готов к смерти и теперь просто ждёт, когда же всё для него закончится. Пётр бросил лишь взгляд на его равнодушное, потерянное, разбитое лицо и тут же отвернулся.
- Как ты говорил, было по-хазарски написано на том камне, что у тебя в кабинете стоял? Ты говорил, что музейный, – осведомился Пашка с нервной нехорошей ухмылкой.
- Зачем тебе? – хмуро спросил Пётр.
- Што, немчура, - весело обратился Волынец к немцу, - nein, nein, nicht nötig? Да для дела, брат, говори, я подзабыл…
- Не хочу для твоего дела ничего тебе говорить, – устало сказал Пётр.
- А ты для Родины, - с широкой улыбкой повернулся к Петру второй затейник, толстый и грустный Валя Кравец. – Для Сталина скажи…
Пётр промолчал.
- Ich möchte nicht gestorben, - издевательски провыл Волынец и оскалился немцу. – Ich habe ältere Mutter…
Немец стоял столбом, равнодушно, непонимающе взирал на Пашку и остальных. Душой он был уже в лучшем мире и даже не трясся. Пётр знал, что если найти в лесу такого замершего, равнодушного человека, отогреть его не удаётся, что бы ты не делал, всё равно умрёт.
- Да прекрати ты, - устало сказал Пётр. – Ему безразлично, что бы ты ни говорил. Он попросту не слышит.
- А мне различно, - огрызнулся Волынец. – Мне каждая немецкая тварь, каждая падлюка очень различна.… А ну, мужики, давайте догола паскуду.… Раздевайся, мразина немецкая…
Кравец стал теребить немца.
Пётр развернулся, чтоб уйти, но тут услышал за спиной звон ведра и задушенный, тихий крик немца. Не крик, а даже хрип какой-то. Третий веселящийся боец окатил умирающего ведром воды. Немец рухнул как подкошенный и судорожно задёргался, выгибаясь окоченевшим телом. Глаза у него закатились, изо рта с хрипом вырывался воздух. Бойцы хохотали.
Пётр достал свой наган, быстро взвёл курок и дважды выстрелил в корчащегося на мокром снегу немца. Один раз в грудь и второй раз в голову.
Немец замер.
Пашка Волынец развернулся резко, как змея, и одним прыжком очутился рядом.
- Ты что сделал, гад? – прошипел Волынец перекошено, будто обращался не к товарищу по отряду, не к старому другу прежней, довоенной жизни, а к тому самому, покойному уже немцу.
- Пристрелил, - спокойно ответил Пётр, глядя в белые от бешенства глаза.
- Да пусть бы сам издох, куда ты лезешь, кто тебя просил, урода?
- Иди водки выпей, Паша, - сказал Пётр, не отводя взгляда от искажённого лица Волынца.
- Да кто ты такой, что лезешь? – Волынец пошёл на Петра, подошёл вплотную, так близко, что тот услышал дрянной запах у него изо рта.
«Так, должно быть, и от меня воняет!»
- Да нет такой муки этим сукам, чтобы хватило, - шипел Волынец и буравил Петра глазами, и не было в его взгляде ничего прежнего, и, увы, почти ничего человеческого.
- Ну, ударь меня, если хочешь, - тихо сказал Пётр, не двигаясь с места и чувствуя, как поднимается в груди глухая, дикая злоба на Волынца, на Кравца, на бойца в танкистском шлеме из землянки, даже на Деда и Гнатюка.
«А ведь я уже заражён этой дрянью».
- Нет такой пытки, чтобы я ею сыт остался, - продолжал Волынец скороговоркой, словно боялся не успеть сказать всего. – И не смотри на меня так! Я сам мертвец! Я умер тогда, когда жену и своих детей хоронил, обгорелых, скорченных, ручки-ножки к животу поджаты: сгорели заживо, когда деревню фрицы подожгли. У тебя детей не было, червяк ты книжный, а у меня была семья, жена и сыновья. Я с малыми в мяч играл, рыбу ловил, буквы учил, а потом из угольков их раскапывал и выл на пепелище.… Те самые ублюдки, которых ты жалеешь, предатель, гнида…
«Надо бить» - подумал Пётр, но обвинительный монолог Волынца был оборван странным звуком.
Хруст страшный и характерный, будто живую кошку шмякнули об стену, заставил заткнуться Пашку и обернуться обоих.
Толстый Кравец прикладом карабина выбил у мертвеца зубы, и теперь с вечной своей грустной миной копошился у него во рту пальцами, вынимая оттуда что-то и складывая в небольшой брезентовый мешочек.
Сейчас Кравец как никогда был похож на лоснящийся, надутый, больной цингой пузырь.
- Когда-нибудь ты лопнешь, Кравец, и от тебя останется лишь маленькое облако вонючей грусти, - тихо сказал Пётр, глядя на него.
- Ну, а что они с нашими жидами сделали? – грустно спросил Кравец, не поворачивая головы.
- Подожди, вот дойдём до Берлина, мы с их жидами ещё не то сделаем! – со смехом ответил Волынец, а затем отошёл на шаг, уже совершенно спокойный, ухмыльнулся и заметил:
- А я ведь вспомнил ту фразу, что на камне…
И пошёл к трупу немца, на ходу вынимая из-за пазухи нож.
- Пётр, иди поешь! – крикнул Гнатюк, высунув голову из двери землянки.
Пётр плюнул под ноги и пошёл есть.
В землянке появился котелок с кашей, а за раненым успели подтереть пол. Гнатюк ел из котелка, раненый спал.
- Гнатюк, о чём угодно говори, только не о пулемётах, не могу по сто раз, - попросил Пётр, и расстегнул полушубок.
Покоритель комсомолок в шлеме танкиста сидел, упёршись спиною в ящик с патронами, играл на гармошке и вдохновенно пел:
Мы при встрече с врагом
Пулемётным огнём
Дадим чёсу фашистам германским.
Наша поступь тверда,
И врагу никогда
Не гулять по тропам партизанским!
Пётр сел рядом с Гнатюком, достал из сидора ложку, стал есть и слушать.
Нам не страшен ни дождь, ни прохлада,
Нам не страшна ночная езда.
Мы порвём все мосты и дороги,
Заминируем путь поездам.
Характерным и совершенно замечательным было то, что вместе с Петром никто ни о чём не думал. Люди просто жили, как живётся.
- В Низгурцах, говорят, немцы при отступлении склад боеприпасов взорвали, - заметил Гнатюк с набитым ртом.
- Это там, где ты часовому разбил позвоночник? – уточнил Пётр.
Гнатюк прожевал кашу и ответил:
- Нет, то в Больших Низгурцах было, а склад в Малых, где библиотекарша лупоглазая.
Разбежались банды гитлеровской шайки,
Получили норму стали и свинца.
Из Москвы Великий Сталин видит подвиг
Каждого героя, каждого бойца.
Бравый боец в танкистском шлеме, поющий голосом деревенского любимца надеялся, что Родина зачтёт ему тяжёлый тыловой партизанский подвиг.
- А ещё они рельсы взрывают какой-то дрянью, просто адская машина, - заметил Гнатюк. – Едет полотном машина и здоровым крюком ломает рельсы, да ещё и взрывчатку закладывает… Ничего, гады, всё равно достанем… Ты знаешь, что Шарик картошкой удавился?
- В смысле? – удивился Пётр.
- Ну, жрал картошку и подавился, начал кашлять. Я ему кулаком по спине стучал и пальцами из глотки достать пытался, да ничего не вышло. Сдох Шарик. А какой умный был, никогда не гавкнет, будто рождён быть партизаном. Людей бы таких побольше.
Петра не покидало ощущение déjà vu.
«Всё, что сейчас творится, уже было много, много раз, только меня тогда не было, чтобы всё увидеть, но я видел это, когда рылся в архивах, разбирал рукописи… Они жалеют подавившуюся собаку и не жалеют человека, враг этот человек или друг - плевать. Ни себя, ни других. Все мы согрешили против Слова, сотворившего и удерживающего мир, - думал Пётр. – Наверное, люди согрешили давно, ещё в дни сотворения, вот и было послано два демона. Один вовне, огромный, убийственный, неповторимо-уродливый людоед, имя ему Война.
И второй - в кишки, оскаленный и страшный, жрущий наши сердца, сосущий души, по имени Злоба. Когда приходит первый демон, он обнажает скрытого внутри человека второго.
А мы же хотели построить мир, в котором нет места Слову, потому потеряли больше всех.
Господи, я никого не сужу, я просто живу сейчас, дышу, ем, сплю – всё. Ты сам сделал так, что людям свойственны ложь и пафос, зависть и злость, мелочная глупость и все эти «неудержимые честолюбия», «жгучие жадности», «беспощадные мести». Куда ни глянь – сплошная гадость, дрянь. Так в войне ли дело? Нет, не в войне. Просто так совпало, что сейчас война идёт. В любом случае я стоял бы на обочине жизни. Жил бы вне попытки поймать Случай, да так и не понял бы, что решающий момент, который оправдывал собой моё рождение и смерть, давно прошёл».
Боец в танкистском шлеме всё пел, но Пётр уже перестал слушать песню, он сидел, слушал боль в ногах и мучительно, напряжённо думал.
«Господи, если Ты есть, то в дни суда Своего вспомни о милосердии. Нет, лучше, чтоб Тебя не было, потому что слишком страшно тогда жить и за слишком многое отвечать придётся, когда умру Я, ничем не лучший, чем ОНИ, чем Пашка, которого раньше любил, а теперь ненавижу, а за что его, в сущности, ненавидеть? За то, что он потерял всё на свете? Нет, за то, что озверевшего себя в нём вижу. Я мог бы всю жизнь мечтать о маленьком краеведческом музее. У меня даже был первый экспонат – камень с посланием бегущему древнему врагу, и я собрал бы ещё экспонатов, только теперь мне плевать на музей. Мне на всё плевать, всё равно сдохну не сегодня - завтра. И самое гадкое, что кто-нибудь счастливый умрёт на передовой, а я тут, в тылу издохну. И не на боевой операции, а подло, во время проведения «продуктовой». И тогда, наконец, забуду войну, и Светкину смерть, и Пашку забуду.
Скорее бы…»
Гнатюк погиб на следующий день, при попытке подрыва адской машины, а Пётр остался жив.
А ещё через день остатки разбитой, измученной, отступающей 6-й полевой армии Вермахта встретил странный указатель, по колени вкопанный в снег возле колеи. Это был замороженный голый мертвец с запавшим, разорванным, разбитым ртом на унылом лице. Мертвец застывшей рукою, равнодушно показывал отступающим соотечественникам на дорогу.
На груди его было вырезано:
Дарма ви тікаєте за захід
А на спине:
Схід спіймає вас і там.
___________________________________
рАпеда - увязанные тротиловые шашки на жаргоне
сидор – вещмешок
Надпись на мёртвом немце: \"Напрасно убегаете на Запад, Восток настигнет вас и там\"
Написать комментарий
|
ты всё правильно поняла!
Образный, заг...
Рассказы 
Комментарии
Жаль, что в скобках пометочки не было: "Читать на ночь не рекомендуется"! Не усну ведь теперь!
А сейчас все стараются в грязь втоптать. Космодемьянскую Зою сами жители немцам сдали, за то что их хаты палила. Матросов- тупой чурка, которого комиссары послали на смерть, а он зная, что его расстреляют, если приказ не выполнит поперся как лох.
Гастелло вообще не в ту сторону улетел, и никуда он не врезался.
Короче массовая истерия по поводу совесткого прошлого, и обливания грязью и втаптывания в грязь. Из этой же оперы переименование милиции в полицию. Чтобы ничего о совестском не напоминало.
И этот рассказ из того же ряда. Складывается впечатление, что наши люди, выигравшие войну, это тупое сборище скотов, жрущих самогон и живущих низменными инстинктами. Только вопрос, а как же они тогда цивильных и культурных немцев победили?
Конечно, наверно и этот имел место быть. Недавно узнал, что в Германии нашими солдатами были изнасиловано 2 миллиона немок. (А чего же они ждали то?) И это тоже правда.
В общем за глумление над моим пионерско-октябрятским детством поставлю огромный кол. По совокупности. Ну а Мари должна радоваться, что так проняла меня, написано действительно хорошо и ярко. Но что делать, я рожден в СССР и перекрашиваься не собираюсь, и свои принципы буду везде отстаивать. Поэтому КОЛ.
P.S. Чувствую порвут меня сегодня, как "Пионерскую правду".
Потому и победили, что порядок не всегда бьёт простую народную смекалку! Немцев не раз подводила их чёткость, например, всегда бомбили в одно и то же время - легко было приспособиться...
Цитата:
Тут не совсем так было. В Германии голод был, и немки рады были отдаться русскому солдату за краюшку хлеба да гороховый концентрат. Многие беременели. Аборты в Германии были строго-настрого запрещены, как Фюрером, так и религией, и единственный случай, когда их разрешали делать - это изнасилование. Вот отсюда и пошла такая статистика... Об этом писали и после войны - по горячим следам и сейчас. И сами немцы это тоже знали. Потом в 90-е, когда модно стало выбивать всякие компенсации, по поводу и без, и правду все уже подзабыли, стали снова трясти этой статистикой...
видно не все аборты делали.
в голодное время тоже оргазмы возможны)
Кстати, не вижу, чем именно рассказ порочит победу советского народа в ВОВ. Наоборот, он подчёркивает, как дорого эта победа далась народу.
Потому что это не о войне - это о людях.
Абсолютно согласен!
И чувствуется, что в Вас этого переживания больше, есть еще что сказать и показать.
И даже дело не в войне и разговор не о людях на войне, а о дыхании смерти, которая рядом с героями и именно с этой кривой старухой строят свои отношения герои, каждый своим собственным способом...
Думаю, еще и поэтому это так цепляет, потому неувядающе актуально.
Большого творческого успеха Вам.
p.s. Кстати, я почти уверен, что хазары на камнях не писали, Хазарский каганат был очень развитым и богатым государством, с городами и каменными крепостями, мне кажется, они писали на бумаге или коже. На камнях скорее писали ещё до нашей эры - скифы или готы. Скифы были бы логичнее всего, тогда была бы преемственность - наши предки гнали врага, и мы гоним, и так будет всегда!
Красный смех к сожалению не читала тоже.
Справка из Вики:
Хазарский язык — вымерший язык хазар. Принадлежит к тюркским языкам, предположительн о, к их булгарской группе.
Тексты не обнаружены. Известно три произведения хазарского происхождения, написанных на древнееврейском языке, которым пользовалась правящая элита, исповедовавшая иудаизм. Сами хазары пользовались разновидностью рунической письменности, которая известна по отдельным эпиграфическим надписям, но пока не расшифрована.
Цитата:
Я нашёл в сети в электронном виде: az.lib.ru/a/andreew_l_n/text_0310.shtml. Сразу предупреждаю, на ночь не читать!
Начать с того, что, по-моему, замечательное исполнение темы тут совсем не повод для тошноты. Что плохого, если рассказ действительно написан хорошо, даже очень хорошо? Да побольше было бы в нашей библиотеке таких книжек! От уровня исполнения рассказа скорее нужно только радоваться, что вместе с ним растет уровень сайта и его авторов.
У рассказа масса достоинств, но более всего интересно, как автор применяет не самую простую технику «контрапункта» (по сути монтаж в кино) в эпизоде, когда Пётр «залез» в землянку и ему «сразу налили полстакана», в то время как на фоне рассказа Гнатюка о захваченном оружии раздается «поющий голос деревенского любимца» про его «подвиги». Конечно, то, о чем он поет – омерзительно, но смысл и цель контрапункта (полифония Гнатюка и этого «молодца») обязывает как раз задуматься: ради чего это оружие? Против кого? На эту же мысль работает явный параллелизм знаков: ствола как оружия и фаллоса. Кстати, действия этого «певца» сильно напоминают официально принятое в фашистской Германии положение вещей, при котором немецкие девушки были обязаны по первому слову отдаваться немецким солдатам ради повышения численности арийской расы и просто в награду за их ратный подвиг (это обстоятельство еще Высоцкий обыграл в «Солдатах группы Центр: «Красотки белокурые наградой будут нам»). За одним исключением: здесь совершается непростительное ни при каких обстоятельствах насилие да еще и над своей же советской девушкой. Тем самым автор (как, впрочем, и всем своим текстом) дает шанс подумать о принципиальных вопросах морали. Конечно, что брать и с этого «менестреля» и с того же Пашки, если «люди рождаются детьми, а скотами умирают, превращаясь где-то по дороге»? Очень легко потерять моральный облик и скатиться в натуральное скотство в условиях войны, где «все дозволено». Рассказ в сущности не столько о войне, сколько о людях на ней.
Я бы согласился с Крысом, если бы дело тут подобными «отморозками» и заканчивалось. Но это не так. На мой взгляд, ни в коем случае нельзя упускать из виду главного героя – Петра. Это самая драматичная фигура в рассказе. По одной и очень простой причине: он интеллигент, и не просто по принадлежности (учитель истории), но по всему своему образу мировосприятия. Заметьте, что это единственный в рассказе размышляющий персонаж. Драматизм его присутствия в тексте усугубляется тем, что «вместе с Петром никто ни о чём не думал» (он одинок) и тем, что в силу обстоятельств, он вынужден есть «пшенную кашу, которую по ошибке заправили кровью вместо масла». И что еще хуже, он не просто интеллигент, но еще и поэт в душе, потому что сказать о таком как Пашка «маленькое облако вонючей грусти», может только человек с большим сердцем. И что может быть невыносимее для такого человека находиться в, мягко говоря, непоэтичной ситуации войны? И что может быть более достойным, чем оставаться на ней Человеком, тем более, что он сам потерял близких людей в этой войне? А почему он остается человеком? Потому что в отличие от всех остальных глубоко переживает смысл Слова («Все мы согрешили против Слова»). Этот «книжный червяк» на поверку оказывается куда достойнее своего окружения. Это персонаж рефлексирующий над причинами и следствиями («мы же хотели построить мир, в котором нет места Слову») и понимающий, что он маргинал, потому что «в любом случае я стоял бы на обочине жизни». Вот если бы не Пётр здесь, то оценка Крыса, повторюсь, была бы целиком оправдана, поскольку Петр в этом рассказе один, как тот единственный библейский праведник, спасает весь рассказ и весь советский народ – победитель. По всем этим причинам у меня совсем не осталось негативного осадка после прочтения.
Посмотрите еще и на то, как обращается автор с именами. В первую очередь в «апостольской» паре Петр и Павел. Мощнейший контраст! Если следовать евангельскому сюжету, то здесь в лице Пашки мы имеем обратное обращение апостола: от ревнителя к гонителям, ведь именно он называет Петра «червяк ты книжный», и тут же «предателем, гнидой». А это уже угроза! В логике этого персонажа было бы закономерно, если бы Пашка застрелил Петра. Почему? Ко всему сказанному добавлю, что еще и потому что Петр говорит о себе: «Господи, я никого не сужу, я просто живу сейчас, дышу, ем, сплю – всё». Вот именно: Петр не судит, но само его присутствие – обвинение «пашкоподобным» персонажам! Неподобных себе при таких обстоятельствах убивают. Слава Богу, автор этого не сделал! Кстати, еще одно наблюдение в этой связи. Помните, речь заходит о Шарике, что «картошкой удавился»? Следом Петр размышляет: «Они жалеют подавившуюся собаку и не жалеют человека, враг этот человек или друг – плевать». А помните, о чем мечтал сам Петр? Как раз о картошке! Вот эта работа с деталями, их параллелизм, – хороши! При таких деталях ясно, кто Петр в глазах своего окружения.
Вообще стиль, тема и подача материала мне очень сильно напомнили «Конармию» Исаака Бабеля. Тут много сходств. У Бабеля та же проблематика интеллигента (Лютова) в условиях войны, пусть и гражданской. Лютов, как и Петр у Мари, такой же маргинал, вымаливающий у судьбы «простейшее из умений – уменье убить человека» и когда он это делает, всего лишь (!) убивая гуся, то сердце его, «обагренное убийством, скрипело и текло». И Лютов, как Петр, не просто интеллигент, но человек с лирическим восприятием миропорядка. Вот пример из новеллы «Аргамак»: «Из ночи в ночь мне снился тот же сон. Я рысью мчусь на аргамаке» (ямбы посреди прозы и это притом, что сам Бабель стихов особо не писал)! По этим всем причинам Лютов у Бабеля тоже постоянно ходит под угрозой пули от "сотоварищей"-буденновцев («Ты патронов не залаживал, - с замиранием прошептал Акинфиев над самым моим ухом»). Я уж не знаю, насколько актуален Бабель для автора вообще и на момент написания рассказа, но интертекстуальн ых параллелей действительно много. Думаю, что в немалой степени это объясняется самими характером материала и темы. Есть и такая, на первый взгляд, контрастная параллель: Лютов в новелле «Смерть Долгушова» не может пристрелить однополчанина («живот у него был вырван, кишки ползли на колени, удары сердца были видны»), потому что до конца хочет оставаться человеком, а Петр у Мари, убивает немца. Но убивает как раз за тем, чтобы опять же человеком и остаться.
К чему я вспомнил «Конармию»? Не только за тем, чтобы с ее помощью подсветить рассказ Мари, но и к вопросу о примерах, на которых мы были воспитаны. Нам и про красноармейцев говорили, что «Красная Армия всех сильней», и что «братишка Буденный» - самый что ни на есть Герой, со всеми своими буденновцами, и Павлик Морозов, сдавший отца под расстрел, – пример для подражания (у меня в школе пионерский отряд класса «с гордостью» носил его имя – вот же ирония судьбы!). И, заметьте, книга Бабеля была опубликована отнюдь не в пост-советские времена, не сейчас, когда (вот тут я с Крысом соглашусь!) действительно идет «вакханалия воспоминаний, не пожелать и врагу», а уже тогда в двадцатые годы. И что Бабель получил за нее? Примерно тот же самый разгром: дескать, очернение нашей доблестной армии рабочих и крестьян, наших пролетарских завоеваний и т. п., а Буденный лично «Конармию» «бабизмом» обозвал! А творили, судя уже по этой книге, чудовищные вещи, резали без разбора стариков, мужчин и женщин, русских и евреев: например, один персонаж топтал барина ногами насмерть, алкая знать: «мне желательно жизнь узнать, какая она у нас есть» (вот так просто – на интерес!). Или еще: Кудря «взял его голову и спрятал ее у себя под мышкой… и осторожно зарезал старика, не забрызгавшись» (как свинью). Это еще не самые сильные фрагменты. Есть у Бабеля в рассказе "Соль" и две девицы в солдатском вагоне, что плачут в углу "как пострадавшие этой ночью". Кстати, в этом же рассказе главный герой с осознанием пролетарского долга убивает "из правоверного винта" женщину, которая, спасаясь от войны, садится в военный эшелон с младенцем в руках, оказавшимся пудом соли. Короче, вот как оно началось со строительства теми же буденовцами Бабеля мира, «в котором нет места Слову», так оно и продолжалось партизанами у Мари.
Я согласен, что не стоит, конечно, оптом очернять наше прошлое, но и отдельными его страницами восторгаться тоже не к лицу. Как сказал Окуджава, правда, чуть-чуть по иному поводу: «Нам не стоит этой темени бояться, Но счастливыми не будем притворяться».
P.S. В общем, что-то меня опять сегодня задело, но, кажется, «за дело» и по делу.
Приношу извинения у всех за море «букоф».
Автору – пять!
А может в этом "партизанском" отряде пароль и отзыв были:
-Слава, героям!
-Героям, слава!!!?
Тогда все становится на свои места.
А вот относительно девушек твоя информация идёт в разрез с моей. ПО которой немецким солдатам запрещалось использовать для удовлетворение интимных потребностей местное население, чтобы арийскую рассу не разбавлять нечистой кровью. У них даже публичные дома передвижные были для этого - солдатские отдельно, офицерские с чистыми шлюхами отдельно.
spasibo za logicheskoe roazmeshlenie.. za razbor teksta..za obshirnyu informaciu...priyatno chetat' takie veshi..
Давайте я сперва всем сообща отпишусь, а потом буду каждому в отдельности, вечером, когда меня за комп пустят?
Я этот рассказ считаю самой серьёзной моей работой в малой форме. Для того, чтобы его написать я перелопатила просто горы всевозможной литературы, множество материалов советского и постсоветского времени, с живыми людьми говорила, бродила на куче исторических форумов, даже на форуме суд мед экспертов была и спрашивала, как умирает замерзающий человек, ко мне отнеслись с большим недоверием и спросили, зачем это мне.
Вообще-то рассказ получился довольно скандальный, потому что примерно десятая часть полученных мною на него в сети отзывов похуже будут, чем отзыв Крыса. Как меня уже только не ругали за него, чего я уже только не слышала, даже матом одна дама крыла.
Но я как автор даже вполне горжусь этим рассказом - здесь нет ни одной логической неувязки, от марок оружия и способа установки взрывчатки, до номера армии и местности - всё чётко и достоверно))
Да и "за базар" могу ответить вполне. Меня тема ВОВ болезненно волнует, я очень много читаю по этому поводу и с людьми говорю.
Давайте для начала и конкретно около рассказа скажу такую вещь, что в Сумской области, где партизанствовал дважды герой Советского Союза Ковпак люди его и его память до сих пор ненавидят. А те, кто помнит партизан как явление - ещё живы, т.е., спросить не трудно.
Да, самый лучший комплимент, который я за этот рассказ получила звучал примерно так: "Я думал, что автор - алдовый мужик, а это... девушка?!" (Чё, баба не всегда дура, выходит?
Великая Отечественная Война - в нашей стране важнейшая часть государственной идеологии. И не только в нашей. В Американской, например, тоже. Поэтому уважение к предкам, которые воевали, многие впитали с молоком матери. Иначе и быть не должно. Партизаны - не регулярная армия, их действия зачастую были спорными, но мне хочется обратить внимание на партизанов Брестской крепости, которые первыми встретив неприятеля в рядах действующих вооружённых сил, оставались жить в катакомбах до весны 42-го года, продолжая наносить врагу ощутимый вред, при этом находясь в глубоком тылу!
Почему селяне не любили партизанов у меня есть ещё одна точка зрения. Чаще всего это было связано с "европейской" тактикой ведения немцами войны - на любую вылазку партизан они отвечали бешеным террором, расстреливая мирных жителей, и потому селянам гораздо больше по душе было жить "под немцами", чем расплачиваться за подвиги "лесных братьев". Часто хуторяне сами и сдавали своих защитников, в надежде, что их оставят в покое, дав заниматься своими прямыми обязанностями - убирать навоз и доить корову.
Спросите сейчас у тех, кто помнит то время, они и сейчас ответят: "нормально при немцах жили, хорошо жили, они нас не обижали!". И им плевать, что где-то людей резали, как свиней, или сжигали целыми деревнями. Зато Советская власть поссылали и пораскулачивала их мужей и отцов всего за 20 лет до этого, отобрав скотину и дома, и никакого желания поддерживать такую власть у них не было.
На войне нет правых и виноватых. Если мы посмотрим, как ведут себя амеры в Афганистане и в Ираке, мы увидим те же самые мародёрства, охоту с вертолётов за живыми мишенями, расстрелы мирных жителей и другие зверства, рядом с которыми описанное здесь - просто серые будни. Немцы поступали с советскими солдатами не менее жестоко, (не буду приводить примеры), и облитый немец - лишь ответная реакция, осуждать их за это я лично не берусь...В конце-концов, мы их к нам не звали ))
Кстати, казнь оккупанта для меня не стала центральным моментом повествования, она воспринимается как нечто само собой разумеющееся... и раз уж это Украина, то почему герои говорят на чистом русском? Ни словечка у хлопцев нема на мове!
Или все же лесные братья дюже негодуют?
Ведь немцы тороваты,
Им ведом мрак и свет,
Земля ж у нас богата,
Порядка в ней лишь нет».
А вот про то, что в концлагерях жрали бы сейчас брюкву из свинных корыт, про это почему то никто не думает.
ЗЫ правда и Германия уже не та..
Особый акцент - "продовольственн ые операции". Особенно в начале войны, партизанами у местных забиралось всё под чистую и без вопросов.
Но с другой стороны - ясный пень, не перешли на сторону врага, лучше готовы были кормить вшей в лесу и от цинги загибаться - это неоспоримый показатель твёрдости духа.
Я потом ещё про приказ 3 200 расскажу и про партизан в послевоенное время, гонют с компа
http://army.armor.kiev.ua/hist/paek-wermaxt.shtml
...словно говном накормили.
…к разгрому коммента Крыса и полному триумфу Мари!)))))))))
Тема ВОВ, очень сложная и священная… На моей памяти, только Крыс не побоялся ее коснуться на страницах Лит-Лайфа ( рассказ «Связь времен» /rasskaz/on-seven-winds/6-communication-times.html ) и то, прибегнув к помощи юмора, шоб много не придалбливались ))) (ссорьте, «Доктора Лешу», я в этот расчет не беру, не пристойно и не достойно, как то…)
От рассказа Мари, я сегодня в полном шоке, восторге, ахуе… назовите, как хотите! Целый день, хожу в раздумьях… Классная вещь! Ну а то, что ее написала женщина, заслуживает уважения, вдвойне! Даже пятерку, как то ставить не удобно))) Тянет на большее.
Сегодня болтать не буду, все уже сказали до меня. Согласна со всеми ораторами!
P.S. Пойду, подбитого Крысика перевяжу, типа боевая подруга))) А потом, ему клизму еще вставлю
Я разноплановый писатель, немного про любовь, немного про войну, про то, про сё. Меня разные вопросы бытия волнуют.
Крыса мы не били, он оживлял собой дискуссию. И письмо мне пригодилось, я тоже с ним спамила ходила)))
ага))) значит оба получите)))
А вот не было бы Крыса, кого бы громили? А? То-то же. Ушел насвистывая Высоцкого( в заповеднике. вот в каком забыл, жил да был козел отпуще-ни-я....)
nelublu veshi ob voine....strashno eto...ne dai bog moim detyam proiti cherez voiny....
rasskaz sil'nei...emocii pryam tak i pryt naryjy...deistvitel'no kak kino posmotrela..kartinki pryam tak i mel'kaut pered glazami...
menya porazilo chto eto napisano jenshinoi....za eto otdel'nei respekt...tyt daje tekat' ne tekai v zvezde...a sam fakt neordinarnosti prosto shakiryet...nebelo takogo sil'nogo emocianal'nogo rasskaza eshe..nebelo..
дочитал конечно, но согласен с БК, что ворошить такие вопросы слегка некорректно с целью написания опуса, пусть и с историческими корнями...
так и про зону можно писать, про неуставщину, педофилию...
оно надо? тренируйтесь вон... на кошках))
конечно я СССРец), и дед в ВОВ погиб в Хохляндии...
вопрос не в этом.
говно всегда было, и будет, только надо на него через лупу реже смотреть, и красивое-доброе-вечное, пусть и не всегда успешно, прививать на позитивных примерах, без элементов реалити типа, вот я птичку душу - посмотрите, послушайте, как ей больно и вам противно, и не делайте так..
вон - Катерина птичкам города строит...))
не хочу.
я не люблю очки, видимое слишком искажается...
а люблю настоящее... то что с большой Н
а тут..да ладно, это лишь слова
з.ы.учитывая ванильность и в память о НЭ начинаю пугаться термина "lubitel' rozovex ochkov"....))))))))))))))) )
Но так однозначно как восприняли рассказ вы, воспринимать его не стоит. Достаточно задаться вопросом "а почему?" Почему люди зверели? И ответ в тексте тоже есть - потому что, в том числе, детей обугленных из развалин собственного дома выкапывали. Неужели этого недостаточно для того,чтобы потерять человеческое лицо? ИМХО, вполне.
А ещё во всём моём гнилостно-бездуховном материале присутствует одно НО, вполне видимое: все эти люди предпочли больными, измученными, под угрозой постоянной смерти жить в лесу, но на службу к немцам не перешли.
Ещё. На одном форуме один литератор из любопытства подсчитал количество отрицательных и положительных персонажей в рассказе, так положительных оказалось больше.
Впрочем, каждый человек в любом рассказе может увидеть только то, что может, ни больше и не меньше.
И моих тоже!
В знак читательской солидарности -
Прошу прощения, а кто его звал вшей кормить? Сидел бы дома и трескал сосиски с пивом. И его откровения о войне никому бы не понадобились.
так, Крыс, в том-то и дело, что он пишет именно о простых ребятах, которых насильно загнали воевать и убивать других таких же простых ребят. И не о простых ребятах, а даже вполне реализованных и мыслящих, которых тоже насильно загнали на тупую и бессмысленную войну, под командование наглых и обожравшихся генералов с придурью. У всех этих ребят были любимые, работы, были хобби, были мысли, а не осталось ничего, кроме обгорелых трупов и фотокарточек у жён. У Бёлля всё творчество пронизано отвращением к гитлеровскому режиму. А ещё он просто замечательно пишет. "Где ты был, Адам?", "Групповой портрет с дамой", "Дом без хозяина", "Бильярд в половине десятого" - очень и очень советую.
Сейчас в Германии возрождают пронацистское течение, у него свои писатели. Но Бёлль - совершенно не то. И в отличие от Хема и того же Ремарка, всю войну просидевшего в Штатах, он совершенно достоверно знает, что описывает.
"Повесть о настоящем человеке" вы читали? Там, где Мересьев ползёт без ног по лесу и натыкается на место партизанской казни, конечно же не помните? Привязанный к дереву замороженный немец, без штанов и с табличкой на груди: "за чем придёшь - то и получишь", или что-то вроде того, дословно уже не помню.
Это учили в школе и это пропустила советская цензура.
RSS лента комментариев этой записи