|
Автор: ned
СЧАСТЛИВЧИК КЕН
Но только утренней порфирой
Аврора вечная блеснет,
Клянусь - под смертною секирой
Глава счастливцев упадет.
А.С.Пушкин "Египетские ночи"
Самолет летел над Нилом. Татьяна спала, а я вертелся все эти тысячи километров. Ее кресло было у окна, я заглядывал через нее в иллюминатор и будил ненароком. Она спросонья попеняла:
- Вот не думала, что можно так шумно смотреть. Ты ведешь себя, как...
- Как мальчишка?
- Как влюбленный муж!
- А я он и есть!
Я чмокнул ее, а она ладошкой стерла поцелуй.
- Влюбленный муж все равно как мальчишка... А я давно не в школе. Где мы?
- Уже Египет. Похоже на Каир, вон какие-то высотки...
- А где пирамиды?
- Ты их проспала. Нет, вон они, на горизонте! Видны еще!
- Ничего там нет. Это миражи.
- Этим миражам уже несколько тысяч лет. Они реальней нашей жизни. - Я погладил ее руку с черным ремешком для часов. - Ты знаешь, чем вечность отличается от часов?
- Знаю. В часах надо батарейки менять. А вечность сама себе идет.
Умеет же она афоризмами! Я хохотнул и разбудил нашего соседа по креслам, Юру из Твери. Он нахлебался пива и теперь дремал, пованивая. Он открыл новую жестянку, от души к ней приложился и зашелестел газетой.
- Вечность никуда не ходит. А мы с тобой мелькнем, как взмах ресниц. Вот кто-то подумает про нас: я их видел или мне показалось? Еще раз моргнет и решит: показалось.
- Ну, со мной такой номер не пройдет. Я останусь вечной занозой.
- Как Клеопатра?
- Наверно. Она была чернокожей?
- Нет, гречанкой. Не уверен, что в ее роду попадались даже копты.
- Кто такие копты?
- Да были призраки в истории.
- Это они пирамиды построили?
- Они.
- Ничего себе призраки!
- Пирамиды есть, а копты стали тенями.
Я опять чмокнул ее, а она как ни в чем не бывало начала копошиться в сумочке. Вот тут и подумаешь: девушка влюбиться может с пол-оборота, а любить?
Опять же: а ей это надо?
Как только вышли из самолета, Татьяна восторженно закричала:
- Смотри, здесь теней нет!
- Потому что солнце ровно над головой. А теней тут полно, но они другие. - Я мотнул головой в сторону толпы пассажиров, прилетевших из Аддис-Абебы. Все они были черные, только одна белая женщина стояла, склонив голову, за высоким негром в цветном тюрбане. Таня посмотрела на толпу, тоже заметила белую женщину за негром и сказала:
- Надо же! Целая группа реальных антиподов. Никогда столько не видела сразу!
Нас привезли в отель "Солнечный день". Если египтяне научились строить на песке вечные пирамиды, то озеленить территорию отеля для них оказалось плевым делом. За оградой - раскаленные камни и желтые пески, внутри - яркие цветы и зеленые пальмы. Черные потные шланги, шипя, как змеи, орошали бесчисленные клумбы. Только в Африке начинаешь понимать, что такое живая вода из русских сказок.
Татьяна любит рассматривать заморские цветы. Вот и сейчас один из них восхитил ее, и она полезла за фотоаппаратом в сумку. Ее белые бриджики были из настолько тонкой материи, что сквозь нее хорошо просматривались трусики. Я любовался двумя половинками ее наливного яблочка и вдруг почувствовал, что кто-то оттесняет мой взгляд, будто толкается. Я обернулся и увидел негра с самолета из Аддис-Абебы, за которым стояла белая женщина. Она слегка склонила голову, рассматривая что-то у себя под ногами.
Встать между черным взглядом и белой попкой Татьяны показалось мне ниже моего достоинства. Я повернулся к Татьяне, которая как нарочно долго оставалась в той же позе, не находя фотика среди плавок и маек.
- Твоя попка как магнит, - сказал я ей. - Антиподы никак не могут оторвать от нее своих хищных глаз.
- Антиподы всегда снизу вверх на нас смотрят. Земля ведь круглая. Гляди, наш черный знакомый с белой женой. Зубы скалит. Надо же, какие зубы белые! Как хрящи акулы.
Через несколько дней мы тоже почернели. Конечно, не так, как наши антиподы, но не хило. После ужина мы остались в столовой и ели клубнику, беря ее пальцами с широкой белой тарелки. Пальцы у нас стали красными от сока, подбородки тоже. Татьяна брала ягоды большим и среднем пальчиками, отставляя мизинец. Она их кусала, не касаясь губами, глядя мимо меня. Почему-то я был уверен, что она смотрит на нашего эфиопа. Даже не хотелось обернуться, чтоб убедиться. Скоро на нашей тарелке оказалось зеленых звездочек больше, чем красных ягод. Татьяна выбрала из оставшихся самую большую клубничину и съела ее в своей новой манере - не касаясь губами. Гримаса при этом была хищной, но красивой - она выглядела настоящей королевой прайда. Как это девушки догадываются, что их украшает? Ведь нет зеркала рядом. Не в номере же это она отрепетировала.
Белая женщина в красном платье, под которым было нечто вроде белого трико, поставила нам на стол большую тарелку с клубникой.
- Biette shcon! - смущенно сказала она, наклоняя голову.
- Danke, wunderbare Frau! - излишней любезностью я попытался сгладить неловкость ситуации.
- Это вы на каком и о чем? - спросила Татьяна.
- На международном. Это когда говоришь все иностраные слова в надежде, что какое-то слово придется к месту.
- А о чем?
- Я ее поблагодарил и назвал прекрасной женщиной.
- Не боишься, что тебе наш антипод объяснит более доходчиво, чем я, что нехорошо приставать к женщине из его гарема?
- А он только одну жену привез? На остальных решил не тратиться? Этой подфартило: вывез в свет. Интересно, как эта немка к нему попала. Была бы русская, все было бы ясно, это явление не из ряда вон, а вот как к ним в гарем немки попадаются?
- А чем немки хуже наших?
- Они информированей и рассчетливей. Они знают, что муж будет их кормить только бананами, и могут рассчитать, как долго они смогут выдержать такое существование.
- Ты просто завидуешь нашим девушкам.
- Чему это?
- Нам легко разнообразить жизнь.
- Да, любовь за фунт бананов... Ничего себе разнообразие.
- Неужели тонны не стоит?
- У них принято в фунтах. А от тонны только живот заболит.
- Ну-ну!
- Пойдем? Или что-нибудь выпьем?
- Нет, пойдем. Уже поздно.
Было темно. Среди спящих цветов горели фонари, но дорожек было такое множество, что мы заблудились и не нашли свой корпус. Возле журчащего ручейка я обнял Татьяну.
- Я люблю тебя. А ты меня?
- Догадайся с трех раз.
- С трех? Тут может быть только два варианта: да или нет.
- А ты попробуй.
- Да! - я почти закричал.
- Нет!
- Нет?
- Да!
- Запутался. Так да или нет? - Мое радостное настроение заколебалось в сторону понижения. Я попробовал поцеловать Татьяну. Она не уклонилась - просто застыла, как статуя Клеопатры. Она показалась такой красивой, что я стал обнимать ее со свежим энтузиазмом. Татьяна деланно возмутилась:
- Целоваться?
- Нет. Я просто облизну твой подбородок. Он весь в клубничном соку, как в крови. Ты сейчас как тигрица, только что растерзавшая свою жертву.
- Ой как щикотно!
- Тебе всегда щикотно?
- Бывает.
- И смеяться хочется?
- Нет. Тогда бываешь настороже: как бы не вспугнуть кайф, который бродит где-то рядом.
- Кайф ловить надо?
- Еще как, будто сам не знаешь! Наверное, это похоже на охоту на львов: опасно, но так хочется!
- Пойдем в номере половим?
- Да, пойдем... Нет, сначала давай вернемся в кафешку, выпьем что-нибудь.
Мы вернулись. Наш столик был убран и пуст, мы его опять заняли. Я пил бесплатный местный виски, Татьяна - очень дорогой здесь кофейный ликер. Наш эфиоп был один за своим столиком в другом углу, перед ним стояла чашка остывшего кофе. Татьяна медленно пригубляла ликер и поглядывала на эфиопа. Он был очень черен, худощав, мускулист, среднего роста, одет в белые узкие брюки и цветную рубашку навыпуск. Возраст определить было трудно. Он как-то страно пил кофе: обмакивал в него свои толстые губы и потом их облизывал. Видно, он отослал свою жену, чтоб оглядеться и поискать развлечения. После того, как мы вернулись, он ни на минуту не спускал глаз с Татьяны. И я смотрел на нее. На ней была изумрудная блузка с глубоким вырезом. Белизна ее грудей мельтешила перед глазами. Я спросил ее:
- И как это вы, девушки, умеете: все наружу, а не видно ничего? Даже если посчастливится увидеть красненький краешек, думаешь, что одержал великую победу. А ведь ничего по сути не случилось, часто просто сразу же разочаровываешься.
- Принеси мне еще ликера, очарованный мой.
- Ну да... Все возможные удовольствия в тебе самом, - ворчал я, вынимая кошелек из заднего кармана шорт. - Просто их надо из себя достать.
В баре я хлебнул в одиночку, прежде чем вернуться к Татьяне. Я смотрел из окна бара, как она, держа в ладошке золотое зеркальце, вытирала с подбородка клубничный сок, а потом в своей немыслимо короткой белой юбчонке вертелась перед эфиопом, убирая зеркальце в сумку. Я вышел на террасу и поставил перед ней ликер. Она с наслаждением сделала глоток и спросила:
- Как ты пьешь свою гадость? Виски горький и вонючий.
- Да, горький и вонючий. Дело тут в другом.
- А вот мне вкусно и кайфово.
- Ну, у тебя как таблетка-витаминка вместо, допустим, грейпфрута с красно-оранжевой кожурой и сочной мякотью. Чтоб кайф был высоким, надо сначала опуститься. Чем больше разница, тем выше кайф.
- Нет, кайф должен быть от всего. - Захмелев, Татьяна смотрела на эфиопа не отрываясь. - Хотя, похоже, ты немного прав...
- Да что мы все эти дни только загораем и переглядываемся! Пора познакомиться по-настоящему. Ты хочешь с ним познакомиться?
- Не знаю...
- Да нет, ты мечтатешь с ним познакомиться.
- Тебе видней.
- Неужели тебе так нравится экзотика?
- Ну да, львы, жирафы, гербалайфы, все такое... Так мы будем знакомиться? Ты сам начал.
Я сделал большой глоток из своего стакана, встал и нетвердой походкой подошел к столику эфиопа. Я старался улыбаться как можно шире:
- Хай!
Он ответил дружелюбно, но не вставая:
- Хай!
- Май нейм ис Эндрю. Вот ис е нейм?
Эфиоп что-то проклекотал. Я переспросил:
- Как?
Он отрицательно помотал головой и произнес свое имя на английский манер:
- Кен
- Кен? - Он радостно закивал. - Мистер Кен, ком ту ауа тэйбл.
Кен взял свою чашку с остывшим кофе и пошел за мной. Татьяна улыбнулась ему и похлопала по сиденью стула, приглашая садиться рядом с собой. Кен планировал разместиться напротив нее, но быстро переориентировался. Я церемонно представил их друг другу:
- Кен, нейм оф бьютифул герл ис Татьяна. Татьяна, итс Кен.
- Андрюша, я по-английски ни бум-бум, ты же знаешь.
- Я тоже ни бум-бум. Будем говорить по-русски. Кен, хочешь виски? - я поднял свой стакан.
Он отрицательно замотал головой и схватился за свою чашку с кофе.
- Ну да, вам нельзя. А, может, совсем немного?
Кен ударил себя ребром ладони по шее.
- Танечка, он говорит, что у них за это головы рубят.
- В самом деле?
- За наркоту точно, я где-то читал. Может, за виски тоже рубят.
- У вас с ним хорошо получается говорить по-русски.
- Да, он понятливый. Пусть снимет руку со спинки твоего стула.
- Но мы же сегодня по-русски...
- А он не по-русски говорит, а жестами!
- Главное, чтоб было понятно.
- А мне понятно.
- Я по-английски ни бум-бум. Скажи ему сам.
- Да нет уж!
- Кен, - сказала Татьяна, - руку убери, муж требует.
Кен апять заулыбался, повернувшись к ней, но руку со спинки ее стула не снял.
- Вот видишь, не понимает ничего. Значит, ничего не поделаешь. - Татьяна смотрела на меня, но при малейшей возможности поглядывала на Кена.
- Татьяна, ты еще выпить хочешь?
- Нет.
- А мне хочется. Я пойду в бар выпью.
- Сходи, раз так хочется.
- Интересно, много у них в баре этого поганого виски?
- Тебе хватит. По-моему, они после часа закрывают.
- После часа? Понял. Может, все-таки...
Я глядел ей в глаза. А ее глаза перебегали с меня на пустой бокал из-под ликера, потом в сторону моря, потом опять на меня, но на мне не задерживались ни секунды. Она ничего не ответила, даже головой не мотнула, уставившись, наконец, в одну точку где-то на столе. Я посмотрел на место, на котором были сфокусированы ее глаза - там в лужице воды загибалась зеленая клубничная звездочка.
Я пошел в бар и выпил виски. Потом попросил налить еще, и с этим стаканом вернулся на веранду. За нашим столиком уже никого не было, только как-то заброшено выглядели пустой бокал из-под ликера и чашка с недопитым остывшим кофе. Я выпил виски за пустым столиком среди грязной посуды.
Потом я бродил по территории отеля, засаженной пальмами, колючими кустами и непахнущими цветами. Под фонарем у моря стоял улыбающийся араб - тот, который убирал наш номер. Он мне крикнул издалека по-русски:
- Привет! Как дела?
Я знал, что ничего отвечать ему не надо. Он выучил несколько русских фраз, употребляя их чаще всего к месту, вызывая иллюзию умения общаться по-русски. В первый раз, по приезде, я пытался ему рассказать, как дела, но увидел на его лице то же загадочное самоуглубленное выражение, что и у древних пирамид. Али, так его звали, что-то вытащил из кармана и протянул мне:
- Любишь?
- Али, а что это?
Вопрос он не понял, и поэтому протянул маленький пакетик почти к моим глазам:
- Любишь?
- Что это?
- Таравака!
- Таравака, таравака... Ах, травка?
Али заулыбался совсем широко:
- Yes, таравака!
- Нет, дорогой, спасибо. Я не по этой части.
Его широкая улыбка улетучилась, осталась рабочая, казенная. Тем не менее он знал, что клиента отпускать нельзя ни в коем случае:
- Хороший таравака! Много-много-много дурь в голова!
- Я это не курю, - снова отказался я и достал пачку сигарет. - Хочешь?
Я знал, что он не курит, но сигарету возьмет. Он взял.
- Хороший голова будет - много дурь!
- Ты прав, в хорошей голове много дури. Ну давай, спокойной ночи.
- Много дурь - хороший голова! - крикнул он мне на прощанье.
- Сам знаю, пока!
Потом я смотрел, как в амфитеатре веселились немцы. На сцене стояла стройная фрау средних лет, поочередно подпимая то правую, то левую руку вверх, а весь зал, около сотни человек, дисциплинированно повторял за ней все движения. Они что-то еще скандировали при этом. Я наблюдал за ними довольно долго. Неожиданно я услышал:
- Herr Andrei! Wie spet ist es?
Я вздрогнул и быстро обернулся. В темноте белело обтягивающее трико жены Кена.
- Двенадцать, Frau Ken.
- Was? Was sagen sie?
В общем, мы стали объясняться на пальцах. Мой немецкий был лучше моего английского только тем, что я его забыл успешнее. Впрочем, все вспоминалось довольно быстро. Выяснилось, что фрау Гертруда Кен просила помощи.
- Деньги, фрау Кен?
- Деньги, Herr Andrei, деньги.
- Как же вы оказались в таком плачевном состояниии, фрау Кен?
- Молодость и глупость, глупость и молодость, Herr Andrei. Они всегда идут рука об руку.
- Неужели рядом не нашлось мудрого немца?
- Вы шутите, Herr Andrei, шутите. Молодость и самоуверенность всегда идут рука об руку, Herr Andrei.
- Зачем же надо было выходить замуж за гражданина Эфиопии, можно ведь и просто так...
- Нельзя, Herr Andrei. Муж должен содержать девушку, которая дарит ему любовь.
- Так если сама дарит, зачем содержать?
- Вы остроумны, Herr Andrei. Мужчина и остроумие всегда идут рука об руку.
- А вы пробовали просить помощи у своих соотечествеников? Их тут полно.
- Они согласились передать мою просьбу в консульство. Они считают, что все должно идти в соответствии с международным регламентом. Немцы и порядок всегда идут...
- Знаю, знаю, фрау Кен! Значит, денег никто не дал?
- Немцы любят порядок. У нас всегда деньги только на карточках. Только у русских всегда много кэша. Я задержалась, мне пора идти.
- До часа вас никто искать не будет. Впрочем, уже скоро час. Хорошо, фрау Кен, я подумаю. Мне кажется, у нас еще будет возможность спокойно пообщаться.
- Благодарю вас, Herr Andrei. Я очень надеюсь на вас.
Я возвращался в свой корпус, размышляя над тем, что везде женщины одинаковы. Создают проблемы, а потом стараются решить их с помощью мужчин. Чаще всего, с одними мужчинами создают проблемы, а решают их с другими. Женщины и проблемы всегда идут рука об руку.
Али все еще стоял под фонарем. Он опять улыбнулся мне:
- Много дурь! Любишь?
Я махнул и рукой, пошел к себе, но вдруг остановился.
- Пожалуй... Что у тебя есть?
Али подбежал и начал показывать и рассказывать. Я остановил его и взял первый попавшийся пакетик.
- Это дурь?
- Yes, хороший дурь! Нигде нет, как моя дурь!
- Сильный дурь?
- Хороший дурь, много спасибо скажешь.
В темноте я проплутал лишних полчаса. Я успел забыть о Гертруде Кен, теперь я думал только о Татьяне. Я сравнивал ее со звездой, которую можно увидеть только со дна колодца, а с поверхности земли ее не видишь. Я взбежал по ступенькам к своему номеру и с налета распахнул дверь. Мне уже было трудно понять, зачем я сегодня все это делаю...
Она лежала на боку, лицом к балкону, дверь на балкон была открыта. Татьяна повернула ко мне лицо, когда я ее позвал. Она улыбалась смущенной улыбкой и старалась не встречаться со мной взглядом. Я подошел и встал в ногах кровати. Было видно, что Татьяна хочет заговорить, но не знает как. Посмотрев мне в глаза и с очевидным усилием не отводя взгляд, она повернула лицо к балкону. Улыбаться смущенной улыбкой не переставала.
Очень медленно я потянул на себя простыню, которой она накрывалась. Простыня не давалась - она сжала краешек простыни в горсти. Я потянул настойчиво, наблюдая, как медленно - один за другим - разжимаются ее пальцы. Мизинчик так и не расжался, но ткань свободно проскользнула между ним и ладонью. Она лежала на боку, подогнув коленки, улыбаясь и глядя в окно. Я тронул ее бедро и очень нежно развернул ее на спину. Она послушалась и легла, не выпрямляя и не разжимая ног. Ее улыбающеся лицо все еще было повернуто к окну. Я встал перед ней на колени и поцеловал ее ступни. И тут она вздохнула с облегчением. Я поднял глаза и увидел, что она уже улыбается, но теперь совсем не смущенно. Она положила мне на затылок руку, ероша волосы:
- Мне так хочется пить. Принеси вина...
Я принес шампанского и лег рядом. Она пила медленно, по глотку, трепала мне щеки и приговаривала:
- Ты хороший, хороший!
Потом сделала большой глоток, с надутыми щеками наклонилась к моим губам и, целуя, перелила вино мне в рот. Я быстро слизнул убегающую по ее подбородку капельку:
- Ты сейчас как переполненный бокал. Пена через край!
- Наверное... Но пузырьки уже почти улетучились. Спать хочется. - Она поежилась. - Ты сейчас из меня будто душу высосал.
- Я питался амброзией - пищей богов. Было такое ощущение, что я крал еду у бога.
- Я думала, ты меня так любишь! А ты просто клептоман!
- Чувство опасности умножает наслаждение. Черные рабы соглашались умереть утром, чтобы ночью можно было целовать Клеопатру. Я их понимаю.
- Хорошо, утром я тебе отрежу голову.
- Не согласен! Она мне нужна, чтоб целовать тебя.
- А я таких голов найду себе целый стадион!
- Будешь ими в футбол играть?
- Ты же сам говорил, что опасность - катализатор удовольствия.
- А что за удовольствие - остаться без головы?
- Ну, мало ли... На шапки не надо тратиться, насморка не будет... Ну все, все. Ты опять пытаешься что-то красть, клептоман? Это как незаконное подсоединение к нефтяной трубе!
- Хорошее сравнение. Меня опять тянет...
- Вот тебе! - она сунула мне под нос фигу. Я поймал губами ее большой пальчик и провел языком по подушечке. Она пошевелила пальчиком между моими зубами. - На сегодня все. Труба пересохла. И не кусай мой палец, отпусти. Вот так.
Утром она снова казалась смущенной. Она ласкалась и терлась об меня, как кошка. Я схватил ее под мышки и поднял к потолку. Улыбаясь, она сверху рассматривать мое лицо.
- А сверху ты не такой, как обычно!
- Тебе нравится?
- Пока не знаю, - она накинула ноги мне на плечи, так что мне пришлось сильно отклониться назад.
- А ты мне нравишься. Сразу видишь всю тебя: сосочки, а между ними носик с ноздрями!
- Ну и чудовище ты нарисовал!
- Это не чудовище, это чудо. Не надо взгляд переводить, чтоб всей тобой налюбоваться.
- Это как стихи. Погоди, я продолжу: "Нам надо к завтраку сходить, и с чудом время распрощаться".
- Не знал, что у тебя есть такие способности.
- Я никогда не ощущала себя на такой высоте. Снимай меня и пойдем.
Мы заняли наш вчерашний столик. Мельком я увидел холеного Кена с белой женой, но сделал вид, что не заметил. Мне было приятно видеть счастливую Татьяну, и совсем не хотелось видеть самодовольную улыбку эфиопа. Усевшись, Татьяна помахала ему рукой.
- А ты почему с ними не здороваешься?
Я промолчал. Смущенная улыбка, бывшая у Татьяны с утра, исчезла.
- Ты думаешь прекратить с ним знакомство? - продолжала она.
Я опять промолчал.
- Ты думаешь: дал мне конфетку и все?
Я молчал. А она, как медом, сочилась красотой и еще чем-то - липким, древним, бесстыдным. Я думал, что вчера вечером я только исполнил ее каприз... А на самом деле что это было?
Я встал и пошел к эфиопскому столику.
- Мистер Кен, фрау Кен, мы будем рады позавтракать за нашим столиком сообща, - пригласил я их, чередуя английские и немецкие слова.
Кен встал и взмахом ладони поднял свою жену. За нашим столиком мы долго неловко молчали. Татьяна ела мало. Я наоборот: был повод ничего не говорить, когда рот набит.
- Пойдемте сейчас загорать! - предложила Татьяна.
Я уплетал блинчики, не желая переводить.
- Ты что молчишь? - толкнула она меня.
- А я не знаю, как "загорать" будет по-английски. И по-немецки не знаю.
- Все ты знаешь, я вчера это поняла.
- Ви виль ауа боди мэйк блэк, - сказал я нашим гостям.
Гертруда вопросительно поглядела на Кена, а Кен напрягся.
- Что ты им сказал? Переведи буквально!
- Я сказал, что мы хотим наши тела сделать черными.
- Как у Кена? - засмеялась Татьяна. - У него прекрасное тело, как у породистого черного блестящего дога... Ну переводи им, переводи по-другому.
- Сколько эпитетов про собаку ты нашла! Татьяна префе догс.
Татьяна ущипнула меня.
- Это даже я поняла, я не про то. Скажи им про море.
- Wir gehen in die Seen baden. Мы приглашаем вас пойти с нами.
Наконец, Кен с Гертрудой поняли про черные тела и засмеялись. Про собак, я думаю, Кен тоже понял.
- Встретимся на пляже, мистер Кен.
На пляже лежаки стояли под тентами из пальмовых листьев. Татьяна нашла свободные на краю пляжа рядом с плетнем. Плетень тоже был из пальмовых листьев. Мы скинули футболки и шорты, но все равно было жарко. Я забрался в воду и, как кит, пускал ртом фонтаны. Татьяна надела темные очки и загорала. Увидев Кена с женой, она помахала им рукой. Я плавал, будто не замечая прихода наших новых друзей.
Гертруда была в том же глянцевом красном балахоне до колен и в белом обтягивающем трико, что и вчера вечером. Кен пришел в ярко-желтом тюрбане с красными разводами и таких же шортах. Купаясь, он не снимал тюрбан и шорты. Они принесли корзинку с фруктами. Кен сказал несколько отрывистых слов Гертруде, и она пошла в сторону буфета. Татьяна тоже попросила меня принести попить. Кен пытался меня остановить:
- Эндрю, Герта все принесет!
Встретив неподвижный и твердый взгляд Татьяны, я все-таки пошел.
Я нагнал Гертуруду у стойки. Ловко держа, не расплескивая, четыре стаканчика с колой, она спросила меня:
- Вы обдумали мою просьбу, Herr Andrei?
- Да, фрау Кен. Деньги вам не пригодятся, если у вас не будет паспорта. У вас есть паспорт?
- Я об этом не подумала, Herr Andrei.
- Все же есть у вас паспорт? Или вы вписаны в паспорт мужа?
- Паспорт есть, он у Кена. Какой вы предусмотрительный, Herr Andrei. Мужчина и предусмотрительность всегда идут рука об руку.
На вид ей было лет сорок. Хотя, может, и меньше - она совсем не пользовалась косметикой. Видно, косметика была в их семье под запретом.
- Вы знаете, где он?
- В сейфе.
- Вы сможете его достать?
- Это не легитимно, Herr Andrei. Вы предлагаете мне выкрасть ключ?
- Я вам ничего не предлагаю, фрау Кен.
- Извините. Я взволнована и говорю неправильно. Was kant Ich machen?
- Что вам делать? Подумать. Я не дам денег на безнадежное предприятие.
- Вы говорите как немец, Herr Andrei.
- Я русский.
- Вот это-то и странно. Русские - романтики.
- Не более, чем немцы, фрау Кен.
- Подскажите мне etwas, Herr Andrei.
- Попробуйте его чем-либо отвлечь.
- Его можно отвлечь только вашей женой. Простите меня, Herr Andrei.
- Может, вам не надо торопиться в Германию, если вы еще так ревнуете, фрау Кен?
- Простите меня, Herr Andrei.
- Вчера под этим фонарем я встретил Али, - мы с Гертрудой уже шли по набережной в сторону лежаков и остановились у кирпичного раскаленного бордюра. - Он торгует дурью.
- Чем торгует?
- Смесями, от которых улетает голова.
- Что голова делает, Herr Andrei?
- Dumkopf.
- А-а-а! Русские и нелигитимность всегда идут рука об руку.
Мне не нравилось мое глупое положение, в котором у меня просят помощи, но с какими-то дурными условиями. Я хотел было идти дальше, но Гертруда остановила меня.
- Но у меня нет ни пфенига, Herr Andrei!
- Вчера я купил вот это, - я достал из кармана футболки пакетик Али, который был вставлен в обертку от презерватива - на ней ярко краснели полные полуоткрытые губы. - Не знаю, зачем купил, мне он все равно не нужен.
Я выкинул пакетик в сухую траву под фонарным столбом. Гертруда было дернулась за ним, но усилием воли заставила себя остановиться. Я не понял: она возмутилась тому, что выкидывают какие-то вещи, представляющую ценность, или у нее были другие мысли. Мы направились к лежакам, единым махом выпили колу и пошли купаться. Гертруда пошла в море в своем балахоне и трико. Оказалось, что это был ее купальный костюм. Потом она ушла в номер сохнуть.
Татьяна облегченно вздохнула после ее ухода и попросила меня развязать ей верх купальника. Сняв лифчик и повесив его сушиться, она попробовала поболтать с Кеном.
- Дай мне яблоко, Кен!
- Pardon?
- Эпл! Гив ми эпл, плиз.
Он достал из корзины яблоко и присел сбоку на ее лежаке. Я делал вид, что усиленно впитываю в себя лучи африканского солнца. До меня доносились русские и английские слова, иногда какой-то клекот - наверное, это был родной язык Кена.
Ближе к двенадцати находиться на пляже стало невыносимо и мы побрели к своим номерам. Проходя мимо фонаря, я вспомнил о пакетике Али, поискал его глазами, но не нашел. Вот кто-то рад будет! Покурит бесплатно. Хм, а может быть, будет рад экономии своих пфенигов.
Очнувшись после сиесты, я долго не мог подняться: Татьяна еще спала, положив голову мне на грудь. Кондиционер работал хорошо, в номере было бодренько, но полдня, проведенные "под солнцем Африки родимой", делали тело разбитым в лепешку. Наконец Татьяна открыла глаза, и я застонал.
- Тяжко? - спросила она.
- О-о-о! Лучше страдать с похмелья, чем с перегрева.
Татьяна потянулась к моим губам и поцеловала:
- Так легче?
- Еще бы! Даже захотелось расширить перспективу...
- Никаких расширений перспектив!
- Это дискриминация!
- Поговори мне.
- Это расовая дискриминация!
- Хи-хи! Белым вход воспрещен!
- Не смешно.
- Ты первый начал.
- Ничего я не начинал.
- Ну ты и бессовестный! Это же ты обещал мне дикие африканские страсти.
- Ты дома скучаешь. Тебе Москва давно надоела.
- Мне не Москва надоела.
- Я надоел?
- Не ты надоел. Надоели твои бесконечные пьянки-гулянки.
- Так по-другому никто не работает! Это вечная женская песня... Вот смотри, как я представляю, откуда она берется: девочка растет, у нее, как зеленые яблочки, наливаются груди. И когда груди начинают быть похожими на настоящие, она думает, что с ней вот-вот случится что-то настоящее. Она выходит из школы, поступает в институт, она как следует оформилась и думает, что начинается настоящая жизнь. В институте прекрасные мальчишки, но они умеют красиво влюбляться, а любить не умеют. Нет-нет, своими лотами они успешно измеряют глубины женской нежности, но ведь это не то! Вот появляется очередной андрейчик, ничего вроде, да и время замуж. И опять ничего настоящего! Где оно, настоящее? Нету его. Нет настоящей работы, потому что работа - это созидание, а не купи-продай. Друзей полно, но они улетучиваются, как сменишь место работы, и появляются другие. Вот влюбляться прикольно: каждый раз все ново, ярко, а любить - кишка тонка. Вот отсюда это ваше постоянное "надоело все".
- Это ты о ком?
- Да обо всех! Здесь, в Африке, я просто хотел встряхнуть тебя. Я хотел, чтобы тебе было хорошо
- Не только.
- Я хотел, чтобы тебе было очень хорошо.
- Не только. Ты хотел, чтобы тебе было хорошо.
- Я не сачковать сюда ехал...
- Ты что, я не об этом. Конечно, ты не сачок, даже наоборот, но ты хотел этого. Ты хотел этого больше меня. А ну, признавайся! - Она ударила меня по щеке, потом по другой. - Признавайся!
- Я хотел, чтобы тебе было хорошо.
- По-любому?
- Да... Ты очень сладкая, когда тебе хорошо...
- Тебя ожидает море сладости.
Мучая друг друга, мы довели себя до пика. Обессиленная Татьяна сказала:
- Как здорово...
- Все, что я сейчас говорил, было вынужденно насилием. Да и вообще, мало ли что наболтаешь во время занятия любовью.
- Посмотрим...
Ужинали мы опять вместе. Гертруда носила Кену блюда, спрашивала и у нас, что нужно. Для Кена все это было в порядке вещей, он привык к белой прислуге. Мы с Татьяной стеснялись и отказывались. Из-за этого недоели. Я поглядывал на столы с закусками, мечтая что-либо стянуть на ночь.
Ночь была прохладной, и на открытой веранде ужинали в основном русские. Немцы и итальянцы пили отвратительное местное пиво в помещении. Русские на открытой веранде пили виски, тоже местное и тоже невкусное, зато бесплатное. Я достал сигареты, с сожалением посмотрел на полные котлы с мясом и овощами и сказал:
- Пойду пройдусь вдоль моря. Вернусь около часа.
- Это ты бар морем называешь? - съязвила Татьяна.
- Море бесплатного виски - самое красивое море. Кто-нибудь еще хочет прогуляться?
Мне никто не ответил, да я и не ждал ответа. Я пошел к морю, махнул рукой Али в знак приветствия, с наслаждением затянулся крепким дымом и повернул к нашему корпусу. Я докурил и пошел быстрее. В самом темном месте, где не было фонарей, меня ждала Гертруда.
- Guten Abend, Herr Andrei!
- Добрый вечер, фрау Кен.
- Я придумала!
- Вы на предмет паспорта, фрау Кен?
- Да, я придумала, как его отвлечь и взять свой паспорт.
- Отлично, фрау Кен! Завтра я передам вам деньги на билет.
- Спасибо, Herr Andrei. Я придумала вот что...
- О нет, нет!
- Давайте я расскажу вам, Herr Andrei, что я придумала. Вдруг вы увидите, что я придумала неправильно.
- Спасибо за доверие, фрау Кен, но я вряд ли смогу что-то придумать лучше вас.
- Так, значит, деньги завтра?
- Да.
- Может быть, я все-таки вам расскажу мой план, Herr Andrei?
- Нет. Я рад за вас.
- По возможности я верну вам деньги, Herr Andrei.
- Даже не сомневаюсь, фрау Кен. Я очень рад, что вы решились.
- Я так хотела посоветоваться с вами, Herr Andrei.
- Какой из меня советчик?
- Может, все-таки...
- Спокойной ночи, фрау Кен!
- Спокойной ночи, Herr Andrei.
Я побежал к Татьяне сломя голову. Из нашего корпуса кто-то вышел и сразу же слился с темнотой.
А утром мы встали очень рано - надо было ехать на экскурсию к пирамидам. Я спросил Татьяну:
- Ты доедешь?
- Я из Москвы к этим пирамидам летела тысячи километров. Пять часов в автобусе - это тьфу.
- Говорят, все-таки шесть. И обратно шесть.
- Буду верить, что пять.
- Арабы умеют водить только верблюдов. Вряд ли автобус дойдет за пять часов.
- У них тут хорошие дороги.
- Это от аэропорта к отелям Хургады. А в пустыне придется, наверное, трястись по камням.
- Автобус мягкий.
- А попа?
- Она еще мягче. Кому это лучше знать, как не тебе.
- Лучше твоей попы только подушки безопасности.
- Моя попа лучше, чем у Венеры Милоской?
- Значительно. У нее попа каменная.
- Не бронзовая?
- Мраморная вроде бы. В любом случае твердая.
- Все равно я для тебя не самоцель.
Пока Татьяна одевалась, я достал из сумки тысячу долларов. Это было то, о чем просила Гертруда. Вспомнив холеное самодовольное черное лицо Кена, я добавил к пачке еще пятьсот баксов. Чтоб уже наверняка улетела.
Автобус, везущий нас в Луксор, был комфортабельным и, действительно, довез нас до пирамид за пять часов. Полпути мы с Татьяной сидели рядом. Она прислонялась то к окну, то ко мне - все-таки ей еще было больно. После короткой остановки она пересела к Кену, Гертруда устроилась одна, и я тоже ехал один, поглядывая на однообразные пески и камни пустыни.
Пирамиды поразили нас. Они были очень лаконичны и гармоничны. Понимаешь, глядя на них, что навсегда остается только самое простое. Все лишнее все равно отвалится и улетучится. А что может быть проще мечты? Мечта о бессмертии была сформулирована в пирамидах гениально. Мы задержались в одном полуразваленном помещении с неясными рисунками на стенах. Когда экскурсанты его покинули, Татьяна подошла ко мне:
- Куришь? А мы еще внутри посмотрим. - И вернулась к Кену, сливающегося с полутьмой помещения.
Я курил и смотрел на Гертруду. Она вертела головой в группе экскурсантов, ища нас. Я поднял руку и медленно помахал ей. Она вернулась.
- У вас есть куда спрятать деньги, фрау Кен? - спросил я ее.
- У женщины всегда есть такое место, Herr Andrei. - Она кокетливо поправила под балахоном бюстгальтер.
- Я готов их передать вам прямо сейчас.
- А где мой муж, Herr Andrei?
- Он с моей женой.
Гертруда заглянула вовнутрь, нашла их в полутьме глазами, покачала коловой и без слюны сплюнула:
- Тьфу! И где тут только полиция? Herr Andrei, вы импотент?
- С чего вы взяли, фрау Кен?
- Это единственно разумное объяснения происходящему.
- Ничему, что происходит, нельзя найти разумное объяснение.
- Вы уводите разговор в область обощений, Herr Andrei. Обобщения могут быть остроумными, но чаще всего они ничего не значат для нашей конкретной жизни. Обощения и беззалаберность всегда идут рука об руку.
- Очень часто мы сами и наша жизнь - это две большие разницы, фрау Кен.
- Это слишком абстрактно.
- Отчего же? Вот вы сами наглядный пример этому.
- Что вы имеете ввиду, Herr Andrei?
- Имею ввиду, что вы должны жить в Европе, а живете в Африке.
- Не фантазируйте, Herr Andrei, на все были конкретные причины.
- В вашей жизни была нелогичность, которую сейчас вы хотите исправить.
- Для нелогичности тоже была причина. Эта причина - любовь.
Почему-то подумалась, что влияние иррациональной стороны души на причинно-следственные бытийные связи она допускает, но допускает только для себя. Разговор, действительно, стал очень отвлеченным. Надо сказать, что если сперва мы объяснялись больше с помощью пальцев и жестов, то сейчас поднятый со дна памяти лексический запас позволил вполне понимать друг друга. Гертруда продолжала, с каждым словом прихорашиваясь и становясь энергичнее:
- Herr Andrei, скорей всего, вы не импотент. Тогда последнее объяснение только такое - вы пожертвовали своей честью ради меня.
- Мне льстит ваше обо мне высокое мнение. Однако мне никогда не могло придти в голову соперничать с таким энергичным джентльменом, как мистер Кен.
- Вы так меня презираете? Я не думала, что вы расист. Русские и национальная терпимость всегда идут рука об руку.
- Ну что вы, фрау Кен!
- Не язвите, Herr Andrei. У вас есть листок бумаги, на котором я могла бы написать расписку в получении денег?
- В ней нет необходимости, фрау Кен.
- Я не могу взять деньги без расписки, Herr Andrei.
- Без денег вам не удасться покинуть Африку. Возьмите деньги, фрау Кен. Я верю, что вы вернете их при первой же возможности.
- Мы, немцы, не верим в слово, Herr Andrei.
- Я это знаю, фрау Кен. Тем не менее берите. В данном случае рискую только я.
- Вы ничем не рискуете, Herr Andrei. А в данном случае я рискую значительно больше вас.
Гертруда спрятала деньги в бюстгальтер. Ее первым движением было отвернуться от меня, но она не отвернулась, а прикрылась мной: без лишних стеснений задрала балахон и засунула в нижнее белье пачку долларов. Я безразлично смотрел на пирамиды, думая, что мечтой о вечной жизни строители пирамид просто продлевали акт смерти.
В аэропорту мы быстро прошли таможенный досмотр. Можно сказать, что его практически не было. Скоро началась регистрация пассажиров на рейс в Аддис-Абебу. В толпе мы увидели наших новых знакомых и помахали им. Татьяна следила за ними, видимо, желая попрощаться с Кеном. Я делал вид, что внимательно рассматриваю сувениры в многочисленных магазинчиках аэропорта.
От стойки регистрации послышался шум. Сперва так себе - шумок, но потом поднялся настоящий скандал, как на базаре. Я увидел таможенника в черной форме, держащего в поднятой руке паспорт и почти со страхом глядящего на выпавший из него пакетик. На пакетике ярко блестели красные губы. Кен отрицательно мотал головой, громко доказывая что-то, но к нему уже бежали полицейские. Надеть на Кена наручники было для них секундным делом. Кто-нибудь видел, как бледнеют негры? Я видел.
Фрау Кен, стоявшая за мужем, выбралась из толпы и направилась к офису по оформлению билетов.
Ко мне подбежала взволнованная Татьяна:
- Андрюша, что там? Не знаешь, что случилось с Кеном?
Стоявший рядом Юра из Твери радостно ответил за меня:
- Да этот чернозадый наркоту с собой возил. Поленился из паспорта в другой карман переложить. Местным таможенникам надо под нос сунуть, чтоб заметили. Вот раздолбай! Теперь секир-башка ему.
Я предположил:
- Может, еще откупится?
- Не-е! Свидетелей столько, что потом себе дороже станет! Да и с Эфиопией у них сейчас какая-то напряженка...
Я увидел фрау Кен. Она давно открыла двери офиса, но не входила внутрь, ловя мой взгляд. Не ожидал от нее столько смекалки, действовала наверняка. Она помахала мне паспортом и вошла в офис. Татьяна тоже увидела ее.
- Так это... Так это все ты подстроил!
- Ну что ты! Я здесь, а они там. Как я...
- Ты! Знаю, что ты, сволочь!
Она металась между магазинчиков, из которых высыпали смуглые продавцы посмотреть, из-за чего шум. Потом Татьяна решительно пошла на посадку, не обращая на меня внимания.
В самолете мы сидели рядом как чужие. Она была как комок ртути - скажешь слово, сразу рассыпиться в слезы. Потом неожиданно быстро уснула. Проснулась перед приземлением, долго рассматривала себя в зеркальце заплаканными глазами. А в это время в Хургаде, в душной камере, потный Кен с жаром доказывает таможеннику свою непричастность к пакетику с дурью. Холеность с него давно слетела. Вот скрипнула металлическая дверь, и в проеме появляется старший таможенник. Это толстый араб с черными густыми усами. Рядовой таможенник подходит к нему.
- Мистер Кен просит жизнь. - Улыбаясь, он щелкает в воздухе пальцами, намекая на обещанный Кеном бакшиш.- Что передать, сэр?
Старший таможенник неприязненно смотрит на черное лицо Кена, расстегивает тугой воротник форменного кителя, поворачивается в коридор и на ходу отрицательно мотает головой. Кен, затая дыханье следивший за всеми действиями старшего таможенника, хватает себя обеими руками за глаза и визжит.
Из раздвижных дверей московского аэропорта Татьяна вышла спокойной и серьезной. Я поставил вещи на асфальт и закурил. Татьяна тоже останавилась, ожидая. Я удивленно посмотрел на нее, глубоко затягиваясь после вынужденного некурения в самолете. Татьяна достала золотое зеркальце из косметички и несколькими привычными движениями привела лицо в порядок. Я выбросил окурок и наклонился к вещам. Татьяна вдруг притянула мою голову к себе и поцеловала, быстро шепча:
- Прости, я не думала... - Ее шепот стал почти сиплым. - Прости, я не думала, что ты так можешь любить. Я вообще не думала, что так можно любить. - Вдруг она громко заплакала. - А как у них это делают?
- Топором, наверное. Но это все в присутствии врача... Не беспокойся.
Она посмотрела на меня с застывшим лицом. Ее лицо было совсем как камень, только слезы были живыми и ползли по щекам. Она повернулась и направилась к стоянке такси.
Я поднял чемоданы и пошел за ней.
Автор: NED
23.09.10
Написать комментарий
|
shaganne и есть ...
Рассказы 
Комментарии
napisano to ne ploxo..ochen' neploxo...no dlya moego detskogo neokrepshego vozrasta napryagaut slovce(za kotoremi nyjno bejat' v vikipediu)..)...da i samolubovanie ny ochen' vidno..pryam iz vsex shelei lezet...mogy plusanyt' tipa chto to za filosovstvo....no eti ryka ob ryky...dobili...potom...ne ponravilos' eto veskazevanie ""Арабы умеют водить только верблюдов. Вряд ли автобус дойдет за пять часов""...eto daje ne rosizm...glypo nedoocenifat' drygix ..stavya sebya veshe ix...potom....ny pro nemky eto konechno perebor...bela be kakaya nibyd' drygaya naciya ya be eshe poverila...a eto...est' koncyl'stva ...a tyt nadoje veiskalsya odin rysskii myjik-recar'...i vezvolil devyshky iz ada..)...tak a po poslednemy akty a narkotikax...tak eto y nas ochen' daje izvestnei prium k sojeleniu...i ne tol'ko y nas....minys avtory propagandiryshe e takie veshi KAK PODLOST'....kakim be tavatishem (ploxim ili xoroshim efiop nebel)...
karoch....napisano xorosho..no sama ideya minys...ot menya bez ocenki..
Рассказ после прочтения оставил какие-то непонятные, странные ощущения.
p.s.avtar ne obijaites'...eto imxo i ono ne znachit chto ono pravil'no...
))
desert rose, так в моем понимании это тоже не любовь. Но автор пытается доказать нам, что это такая у них любовь или проверка на неё, цитирую:" Прости, я не думала, что ты так можешь любить. Я вообще не думала, что так можно любить."
Прежде чем осуждать такие отношения, я пытаюсь понять, почему пары идут на это? Ведь если не ошибаюсь в данном случае речь идет о молодых людях. Чего же им не хватает?
И где такие мачо водятся, которые по полторы штуки баксов, чужим теткам отстегивают? Автор, может дашь телефончик?))))
Трамвай, куча народу, у самого выхода стоит негр. Пассажир сзади:
- Товарищ, вы выходите?
- (негр невозмутимо молчит)
- (пассажир громче) Товарищ, вы выходите?
- (молчит, смотрит в сторону)
- Товарищ негр, вы выходите?!
- Я нэ нэгр! Я эфиоп!
- ЭФИОП, ТВОЮ МАТЬ, ТЫ ВЫХОДИШЬ?!
Так вот когда я дочитал до возмутительного действия с передачей жены, первое, что у меня вырвалось: "Эфиоп,твою мать!".
Остаток рассказа читался гораздо веселей - каждый раз, встречая слово "эфиоп", я вспоминал анекдот, мысленно добавляя...
P.S. Настоятельно прошу администрацию не забанивать мой пост, так как он показывает, что в нашем обществе еще имеются отдельные недостатки — расовые предрассудки, с которыми можно бороться только гуманными, воспитательными мерами...
Оставим в стороне моральные аспекты, в эротике позволено почти всё, (лишь бы искушенный зритель хлопал), но с приближением к середине я вдруг почувствовал что устал. Бесконечные словесные узоры примелькались, и мой искушённый мозг устал ждать перемен. Пошёл по диагонали, потом побежал... не знаю, что поставить. Египет всё-таки... :-))))
Боюсь, мне придется во многом возразить тем, кто уже высказался по его поводу и тем, кто еще не успел или собирается этого сделать. Еще больше боюсь, что для этого опять потребуется «много букф», ведь обоснованию всякого суждения требуются аргументы, причем добытые в первую очередь из самого текста! Заранее приношу извинения за избыточность комментария, но постараюсь быть максимально кратким, насколько смогу.
По-моему, не стоит путать художественный текст с «живой жизнью», даже если у него есть реальная основа. Меня не перестает удивлять то, что, зачастую практически ничего не говорится о достоинствах произведения, но сразу и в карьер начинается обсуждение персонажей как живых людей, с вчитыванием в них личных читательских ожиданий и предпочтений морально-этического и прочих порядков. На мой взгляд, это некорректно. Столь же некорректно ждать от художественной литературы, чтобы все в ней обязательно было «как в жизни» от диалогов до ситуаций. Персонаж всего лишь персонаж и никогда не может целиком замещать собой человека, в том числе (и в первую очередь!) самого автора. Отсюда рукой подать до читательских судов над персонажами с обвинениями их (еще милее авторов) в подлости и прочих грехах (например, Печорин очень даже нехорошо поступил с княжной Мэри, но разве Лермонтов пропагандирует подлость?!). Давайте оставим это сомнительное развлечение и посмотрим на то, как этот, вне всякого сомнения, художественный текст устроен.
Портрет жанра. Перед нами самая настоящая новелла, наиболее сильным жанровым признаком которой является наличие сюжетного пуанта (переворота ситуации, ее превращения) и мотива Случая в работе его механизма. Здесь все это имеется с избытком. Так, "эфиоп" из хозяина превращается в жертву; фрау Гертруда, напротив, из рабыни и жертвы (жаль только, что не уточняется: в чем именно она жертва) в палача; сомневающаяся в любви Андрея Татьяна признает безграничность его любви (какой?) к ней.
В теме новеллистическо го Случая более всего интересна пара Гертруда – Андрей. Действие Случая начинается с фразы «Я махнул рукой и пошел к себе, но вдруг остановился», после которой Андрей покупает «тараваку», совсем не представляя, что с ней делать. Опорно-ключевое слово здесь слово «вдруг», т. е. под действием иррационального позыва (она ему не нужна хотя бы потому, что в его изощренно-умной «хорошей голове» и без того «много дури»). Автор очень хорошо чувствует смысл и назначение деталей в художественном тексте, когда задолго до развязки вкладывает в уста героя слова о том, что ему известна мера наказания за хранение травы (отсечение головы). Собственно мозаика Случая начинает складываться уже здесь. А потом в подготовке развязки принимает участие Али, после чего в этот узор вплетается и Гертруда с ее «проблемой». При сопоставлении деталей (увы, чтобы не занимать собой много места, не могу обрисовать все их сцепления, так мастерски обустроенные автором; в любом случае, каждый может все это увидеть сам – достаточно перечитать новеллу) оказывается, что Андрей выступает всего лишь пособником Случая. Однако, всем хорошо известно, что случайность – это скрытая закономерность Судьбы, настоящим агентом которой выступает как раз Гертруда, но никак не Андрей (он пакетик в паспорт не подкидывал). Судите сами: он не собирался вовсе подставлять Кена под секиру, поэтому, решая проблему немки, не идет на то, чтобы ради нее жертвовать женой («его можно отвлечь только вашей женой») и намекает немке на иное средство отвлечь внимание ее мужа от сейфа – травку. «Я выкинул пакетик в сухую траву под фонарным столбом. Гертруда было дернулась за ним, но усилием воли заставила себя остановиться. Я не понял: она возмутилась тому, что выкидывают какие-то вещи, представляющую ценность, или у нее были другие мысли». Именно: «не понял» и «у нее были другие мысли», не у него. Идея погубить «любовника» (?) жены таким способом если и оформляется, то гораздо позже, когда он не находит пресловутого пакетика и мы читаем: «Вот кто-то рад будет! Покурит бесплатно. Хм, а может быть, будет рад экономии своих пфеннигов» (помним, как немка жаловалась, что у нее ни пфеннига нет; возможно, в этой усмешке «хм» – зародыш идеи в его голове). После этого он даже не хочет слушать план немки, а в ключевой момент передачи ей денег (жуткой суммы: было бы неплохо автору хоть чуть-чуть намекнуть откуда) «безразлично смотрит на пирамиды» (потому что Случай узор сплел, а вослед начинает действовать судьба) и в финале, смотря немке в глаза, рассказчик (Андрей) говорит, что «не ожидал от нее столько смекалки, действовала наверняка». Он случайно запустил механизм, обо всем остальном позаботились иные силы. Если и есть за ним «вина», то лишь в том, что не остановил его и не захотел ради этого натурально отдать в жертву жену (а вина ли это?).
Венера в Египте. Да, на первый взгляд отношения главных героев сомнительны и непрозрачны. Сразу сообщается, что они муж и жена, но на этом фоне некоторым (осторожно скажу) диссонансом выглядит равнодушие Татьяны к Андрею («Я опять чмокнул ее, а она как ни в чем не бывало начала копошиться в сумочке») и регулярные реплики героя о том, что она его не любит. Может смутить и смущает их неблаговидный флирт с Кеном, но стоит ли возлагать ответственность за него на героя? С другой стороны, не собираясь «обвинять» ее, но опираясь на щедрые детали замечу: по сути Андрей в тексте вовсе не подталкивал Татьяну в объятия «счастливчика Кена». Он от избытка любви (о природе которой у меня есть пара соображений) всего лишь дает ей то, что она хочет, а она с самого начала была готова к этому сама, потому и жертвой ее называть не стоит. Она устала от однообразия и желает «африканских страстей» («- Ты просто завидуешь нашим девушкам. - Чему это? - Нам легко разнообразить жизнь»; «Чтоб кайф был высоким, надо сначала опуститься. Чем больше разница, тем выше кайф. - Нет, кайф должен быть от всего. - Захмелев, Татьяна смотрела на эфиопа не отрываясь. - Хотя, похоже, ты немного прав...»). Она с самого начала чуть не пожирает эфиопа глазами и сама приглашает его сесть рядом с собой («… похлопала по сиденью стула, приглашая садиться рядом с собой»). Наконец, если бы герой сам желал "сдать" ее «антиподу», то вряд ли бы мы прочитали следующее: «- Да, он понятливый. Пусть снимет руку со спинки твоего стула».
Потом, давайте сопоставим две фразы/две сцены. Первая в баре: «…ее глаза перебегали с меня на пустой бокал из-под ликера, потом в сторону моря, потом опять на меня, но на мне не задерживались ни секунды». Вторая после предполагаемого ее "прелюбодеяния": «Она лежала на боку, лицом к балкону, дверь на балкон была открыта. Татьяна повернула ко мне лицо, когда я ее позвал. Она улыбалась смущенной улыбкой и старалась не встречаться со мной взглядом». Явное совпадение деталей в курсиве говорит, что задолго до (якобы) акта она уже прелюбодействов ала, просто глядя на Кена с вожделением. Причем во второй сцене она явно напряжена и следует сюжетно сильный жест героя: «Я встал перед ней на колени и поцеловал ее ступни. И тут она вздохнула с облегчением. Я поднял глаза и увидел, что она уже улыбается, но теперь совсем не смущенно». Вот тут-то, по-моему, и ключ к природе их отношений. Заметим еще, что, по словам героя, все чего он хотел это чтобы ей «было хорошо… очень хорошо». По совокупности деталей я бы сказал так: их отношения хорошо иллюстрируются отношениями героев Леопольда фон Захер-Мазоха, особенно Ванды фон Дунаев и Григория из «Венеры в мехах». Здесь только мехов не хватает для полного боекомплекта! Зато есть один характерный мотив статуарности женского тела («Я попробовал поцеловать Татьяну. Она не уклонилась - просто застыла, как статуя Клеопатры»; «Она посмотрела на меня с застывшим лицом. Ее лицо было совсем как камень, только слезы были живыми и ползли по щекам»). Плюс очевидная хищность Татьяны («…зубы белые! Как хрящи акулы»; «Гримаса при этом была хищной, но красивой - она выглядела настоящей королевой прайда»; «Ты сейчас как тигрица, только что растерзавшая свою жертву»; «-А я таких голов найду себе целый стадион!») и мотив подчиненности мужского персонажа женскому на фоне ее равнодушия к нему (« - Ты думаешь: дал мне конфетку и все? Я молчал. А она, как медом, сочилась красотой и еще чем-то - липким, древним, бесстыдным. Я думал, что вчера вечером я только исполнил ее каприз... А на самом деле что это было? Я встал и пошел к эфиопскому столику»). Оставляю в стороне вопрос об авторских намерениях, но на объективно-детальном уровне текста картина их отношений выглядит именно так, в этом трудно ошибиться! (В противном случае автор, на мой взгляд, натурально не ведал, что творил/сотворил).
Кстати сказать, этот тип психо-сексуальных отношений (в романах отца-основателя Мазоха) отнюдь не предполагает отсутствия секса в паре. Да, Григорий у Мазоха, как Андрей осознает и переживает, что Ванда, как Татьяна, отдается и, как минимум, флиртует с другим, но оба они всегда могут быть призваны на замену своим антиподам. И уж точно ни о какой импотенции речи не идет. Мазохист-импотент (по версии Мазоха) – это нонсенс! Вот фрагмент новеллы, который не оставляет на счет Андрея никаких сомнений: «Мучая друг друга, мы довели себя до пика. Обессиленная Татьяна сказала: - Как здорово... - Все, что я сейчас говорил, было вынужденно насилием. Да и вообще, мало ли что наболтаешь во время занятия любовью»).
Палитра новеллы. Колорит «Счастливчика Кена» характерно не богат, и хорошо просчитан автором. Тут в сущности, всего три цвета. Белый и черный, прямо связанные, как минимум, с расовой принадлежностью героев и отражающиеся в предметах и теме сексуальности («Ее белые бриджики были из настолько тонкой материи, что сквозь нее хорошо просматривались трусики»; «Он был очень черен, худощав, мускулист, среднего роста, одет в белые узкие брюки»; «- Хи-хи! Белым вход воспрещен!» плюс зубы и т. п.). И красный, отчетливо связанный, как минимум, с мотивами крови/жертвы и той же темой секса («Пальцы у нас стали красными от сока»; «И как это вы, девушки, умеете: все наружу, а не видно ничего? Даже если посчастливится увидеть красненький краешек»; «На пакетике ярко блестели красные губы» и т. п.).
Мне претит роль адвоката, но, на мой взгляд, даже при том, что автор кое-где дал читателю мало информации, новелла отменно хороша. Взаимодействием паратекста (эпиграф) с собственно повествованием, жестко простроенным сюжетом, выверенной системой мотивов, афористичностью , рассчитанной цветовой палитрой, изумительными диалогами на меня она произвела самое что ни на есть благоприятное впечатление. Для дебюта на lit-life`е – достойнейшее начало, но по уровню исполнения сильно кажется, что нет оснований числить автора новичком. Слишком сильно сделано. И я очень сожалею, что формат комментария (меня в пору штрафовать за его регулярное превышение) не позволяет показать все красоты новеллы. Я могу лишь рискнуть посоветовать еще раз внимательно ее перечитать: длинные тексты не всегда плохие.
ПЯТЬ!
P.S. Вот только одного я вообще не догнал, причем здесь "Берегись автомобиля" на фотографии?!
tovarish PAVEL CHATSKII..ya k sojeleniu ne nastol'ko obrazovana chto be vosxishatsya literatyrnem ospektom etoi novelle..)..no...ya mogy sydit' kak chitatel'...i mne libo nravitsya libo net..i ya komentiryu imenno o geroyax...a ne o avtore...i tak kak lit bolshe podxodit na ""bookclub""..gde obsyjdautsya vse ospekte teksta...mogy zametit'..eto pravo kajdogo vosprinimat' tekst..ili net...
С уважением, Чарский.
s yvajeniem desert rose
1) По тексту новеллы у героя явного изначального желания сничтожить оппонента не видно. Вот если бы в финале прозвучало что-то вроде "попадись мне еще раз такие эфиопы с Гертрудами...", тогда другое дело. Сам же по себе его пассивный поступок (не пошел к Гертруде, не выяснил про пакетик) и его результаты пропагандой вряд ли являются. Для того, чтобы он стал ею требуется, как минимум, наличие осознанных целей воздействия на массовое сознание (из определения пропаганды), преследующих интересы той или иной социальной группы (оттуда же) и многое другое. Так вот по определению термина подведение героя под статью о пропаганде (будь она неладна!) не выдерживает, sorry, критики.
2) Про массовое сознание и литературу (или искусство вообще, если угодно). Есть ли прямая зависимость между прочитанным и криминальным действием - большой и непростой юридический и психологический отчасти вопрос. Слишком много факторов. Марк Чапмен обожал Сэлинджера, но застрелил Леннона. С Вашей точки зрения, только из-за того, что "Над пропастью во ржи" обчитался с головы до ног?! Не обижайтесь, ради Бога, Роза, но Ваши слова зело категоричны :))) : вряд ли стоит возлагать ответственность на Сэлинджера, что его книжка попала в больную голову. По такой логике Ницше лично (!) виновен в Освенциме (ведь написал же про сверхчеловеков! ) и прочих мерзостях фашизма, так же как Маркс в ГУЛАГе, так что ли? Пусть на меня рухнут все громы и молнии сообщества, но согласиться не могу!
Заметьте, я не стремлюсь при этом оправдывать героя, хотя бы потому, что такие игры "втроечка" для меня лично неприемлемы ни под каким соусом.
P.S. По вашей ссылке прочел тот сказочный "шлягер"
Хотелось бы заверить, что ничего подозрительного во мне нет. Я просто обдумывал, как реагировать на сказанное в комментах и будет ли это кому-то интересно. В принципе, после Ваших заметок нового мне добавить абсолютно нечего. Разве вот что: действительно, кадр из "Берегись автомобиля" не имеет никакого отношения к рассказу.
Ваша проницательност ь меня поразила. Можно сказать, что Вы в точности восстановили содержание (или дух) страничек, не попавших в окончательный текст. Остальное определили также верно.
Наверное, я во многом не достоин Вашей благожелательно сти. Но для новичка данного сайта она бесценна. Благодарен очень
Цитирую ned:
Не стоит благодарности. Рассказы подобные Вашему вызывают у меня настоящий (тот самый!) приступ вдохновения! И тогда не жаль ни трафика :))), ни клавиатуры :))), потому что написать комментарий для меня все равно что рассказ или стихотворение сочинить.
Физкульт-привет, новому автору!!!!
Дорогой, ned! Реагируйте естественно и желательно, спокойно))) Уверяю, что никто Вам тут зла не желает, ну укусят пару раз... поверьте, это не смертельно! )))
Выходите уже и присоединяйтесь ))) Будем очень рады
Слово женщины есть установка к действию для джентльмена.
Дело не в укусах. Укусы весьма полезны, ведь так много оставляешь шероховатостей в надежде, что не заметят и пропустят, ведь не в них дело. Укусы способствуют более внимательному отношения к тексту. Хотя... Хотя, когда подпирает другой сюжет, возиться с шероховатостями не будешь. Приходиться мириться с укусами. Согласен заранее, что это плохо, согласен со всеми аргументами против, тем не менее приходится о них забывать и, может быть, это даже к лучшему.
Сначала были некоторые нюансы, отрицательно влияющие на восприятие, но с развитием сюжета они "рассосались", а местами просто стёрлись с подбородка))
Не считаю, что Андрей причастен к "секир-башка" несчастного Кена. Честно говоря даже и не ожидала такого поворота событий - думала, что фрау каким-нибудь хитрым образом одурманит своего мужа с помощью той самой "тараваки" и сбежит под шумок.
Хотела поставить за рассказ четвёрку, но под "тлетворным" влиянием Павла Чарского и его комментариев влепила-таки пятак))
Ну и в заключение посмеюсь над собой: всю дорогу норовила читать слово "Herr" на английский манер))) Возможно поэтому у меня не возникало таких вопросов, как у Гертруды : "Herr Andrei, вы импотент?")))
Вот это как раз и называется пропагандой
Этот отзыв для меня ценен по-особому. Думаю, не открою никакого секрета, если скажу, что каждому автору очень приятен читательский интерес к его творчеству, тем более к тем вещам, публикация которых состоялась относительно давно.
RSS лента комментариев этой записи