Автор: Мари Пяткина

Ромашки и Лимон

(продолжение сказки "Ромашки спрятались...")

1 часть

Всё в мире движется по кругу. Может потому, что Земля круглая? Вот и события в подлунном мире кольцуются, раз за разом повторяясь. Нам регулярно встречаются совпадения, которые вовсе не совпадения, и откровения, которые вовсе не откровения, а вполне закономерные вещи.
В общем, если вы увидите табличку с надписью «выход», переверните её. Наверняка там будет написано «вход», ведь ничего не бывает случайно - можно ещё немного побродить. До следующей таблички.

Мамаша жила в прекрасном тихом озерке посреди заросшего полевыми ромашками и жёсткими лютиками луга за дачным посёлком. Туда чутьё и привело кикимору даже скорее, чем она рассчитывала.

- Явилась, не запылилась, - проворчала мамаша, пристально разглядывая блудную дочь. – Ишь, как высохла, да какая тощая-то стала. Как оно, на людских хлебах? Уж я-то всё знаю.
- Привет, мам, - ответила та и проворно слопала плавунца – хрям, хрям.
Ох, ну и вкусным был плавунец после многолетней комариной диеты!
- Чем это от тебя несёт? – недоверчиво продолжала мать.
- Бензином, - пояснила кикимора. – Я за автобус зацепилась и подъехала.
- Конец болота! – сердито бросила мать и плюнула, попав прямехонько в жёлтую, как тоска, кувшинку. – Чтобы кикимора на автобусе… Стыд, позор-то какой. Хуже, чем с русалками в реке путаться…
- Предрассудки у тебя старческие, - огрызнулась молодая (а она, знаете ли, до сих пор была молодой!) кикимора и быстро слопала ещё одного хрустящего, крупного плавунца. – Мам, куда бы узелок положить?
- А что там? – с любопытством спросила старуха.
- Пустяки, - ответила дочь, осмотрелась по сторонам и зарыла свёрток с остатками еврейского золота поглубже в ил.

Эх, хорошо бы вместе с золотом и память закопать…
Кикимора подумала о голубых глазах лейтенанта Frezenbergа, взглянула на романтичный ромашковый луг и горько вздохнула. Но тут на крыльцо ближайшей к озеру дачи вышел кудрявый крепкий парень в спортивных трусах, потянулся и снова скрылся в доме, и на весь дачный посёлок хрипло грянуло: «Жиган Лимон! Мальчишка симпатичный!»
- Тьфу ты, дрянь какая! – с досадой сказала сбитая с романтических мыслей кикимора и в сердцах плюнула, совсем как старуха-мать. Ещё бы, столько лет плакать под Вагнера, и в результате получить соседа с шансоном.
«Жиган Лимон, с тобой хочу гулять!» - игриво орал магнитофон сытым мужским голосом.
Кикимора представила пузатого дядьку, который пытается уломать симпатичного Лимона на любовную прогулку, и хихикнула. Что там Великая Сырость приготовила нового впереди? Поживём, увидим.

Зажили кикиморы, как в прежние времена. Старуха ворчала, а молодая всё смотрела на жёлто-белый луг, словно могла разглядеть в ромашковых узорах светлую чёлку и голубые, как небо глаза, вместо которых в конце концов разгляделся красивый, толстый водяной с перепончатыми, как у самой кикиморы, лапками и блестящей короткой шерстью.
- Отличная партия! – ликовала старуха.
Молодая кикимора молча вздыхала.
У партии были маленькие глазки с вертикальным зрачком и астматическое на воздухе дыхание, как, впрочем, у всех водяных. Партия могла бесконечно жевать корни аира и рассуждала о жизни, совсем как кикимора-мать.

- Дрянные существа эти людишки, - ворчала партия, разлёгшись на почётном месте в камышах.
- Ох, и дрянные! - вторила старая кикимора и трясла головой.
- Им бы всё испортить, испаскудить… - продолжал водяной.
- Истину говоришь, милок… - вздыхала мать.
- Банок консервных накидают, бутылок пластиковых…
- Костры не тушат!
- И эти гадкие, шумные дети, ненавижу детей.
- Отвратительно!
- Чем вам дети не нравятся? – возмутилась кикимора, вспомнив круглую Вовкину мордочку.
- Удочками, - ответил водяной и добавил: - Велосипедами тоже. И, особенно, лодками. А какие они внешне гадкие: голые, шерсть только на голове и растёт.
- Председатель дачного кооператива весь шерстяной, - зачем-то сказала кикимора.
- И гораздо гаже голых детей! – вынес вердикт водяной.
Кикимора немного помолчала.
- Бывают хорошие люди, - с сомнением шепнула она.
- В сказках, милая, - уверенно сказала партия. – Только в сказках.

На дачных участках копошились хорошие с плохими пополам люди и слушали музыку, чаще всего скверную. Хуже всего кикиморе было, когда кудрявый сосед включал шансон. Ладно ещё, чтобы разный. Но из всего музыкального человеческого разнообразия дачник слушал только две песни: про журавлей-журавлей, которые не смогли помочь, и пресловутого жигана по имени Лимон. Парень весь дачный сезон очень громко крутил эти композиции целыми днями, друг за другом, а кроме них - ничего. Вместе с кикиморой шансон в целом и Лимона в частности ненавидел весь посёлок, зато сам дачник эти песни ох, как любил.

Когда не можешь любить, кого хочешь – любишь, кого можешь. Свадьбу сыграли в начале августа, задолго до спячки. Дело не в том, что наша кикимора являлась завидной невестой и целое озеро могла унаследовать. Она была такой милой… А у водяного такая блестящая шёрстка… Зачем кикиморы-ы-ы блестящих любите-е? За симпатичность, разумеется.
Долго не думая послали сороку за роднёй на болото, неделю ловили в ржавую консервную банку плавунцов, квасили мухоморы, растирали с пиявками комариные личинки… Знаете, как вкусно получается, если правильно соблюсти пропорцию пиявок и личинок, да слегка притрусить семенами полыни сверху? В общем, работа кипела.

За работой наша кикимора почти перестала смотреть на лужок, да и ромашки в августе все спрятались, а лютики поникли. Кикиморы от заката до рассвета светлячков к тростнику цепляли, гнилушки рассыпали, отбирали самых звонких лягушек для свадебного хора, а лягушачью икру старуха-мать с весны собирать и сушить начала, впервые водяного на ромашковом лугу увидев, так что оставалось просто залить её водицей, чтоб разбухла.
- Отличное, сытное озеро у нас, доча, - говорила кикимора-мать, - хорошо родню угостим.
- Они что, жрать придут? – ворчала молодая кикимора. – Поздравить меня и порадоваться.
- Нет, угостить болотных надо, мы же не люди…
- Люди гадкие создания, - веско повторил толстый и красивый жених, от которого пахло аиром, – скупые, жадные. Ты слышала, чтобы наши враждовали? Только с русалками. А людишки друг друга удавить готовы за кусок еды. И ведь давят! В моём родном пруду один такой разлагался, с камнем на шее. Ракам было чем питаться. Ох, и жирные у нас раки по норам сидели. А люди их ловят и едят, сварив в ведёрке. Хе-хе, друг друга, значит. Раки людей, люди раков.
Кикимору передёрнуло. Как там её Максим? А Вовка?
И в сам день свадьбы о Максиме думала, пока мастерила себе венок из кувшинок и водорослей. Не удержалась, вплела туда ромашку. Одну, чтобы незаметно.

- Перед лицом Вселенской Сырости, обещаете любить и беречь друг друга до конца сезона, пока Зимний Сон не разлучит вас? – важно восседая в лунном свете на высокой кочке, спросил почтенный, старый и обвисший водяной, патриарх и церемониймейстер.
- Обещаем, - ответила наша кикимора.
Легко выполнимое обещание. У болотной нечисти всё не так, как у людей: женятся на два сезона, а после появления потомства мирно расползаются, ведь водяных гораздо меньше, чем кикимор. Надо и совесть иметь.
- Обещаете родить и растить потомство во славу Вечного Болота?
Украшенный ряской жених икнул аиром и согласно прикрыл глаза с вертикальными зрачками.
«О, Вселенская Сырость! – подумала кикимора, - Пусть у моего Максима и его семьи всё будет хорошо! Ну, пожалуйста? Что Тебе стоит?»
Начались поздравления.
Родственники с хлюпаньем и плеском приближались попарно, целовали кикимору, хлопали по пузу жениха, хихикали и подносили стандартные наборы гнилушек, только прабабка подарила редкую ракушку, видно, от души оторвала, если, конечно, у прабабки была душа.
Кто-то, воспользовавшись общей суетой в озере и свадебной неразберихой, подарил споры водорослей в консервной банке, видимо, пожалев гнилушек, а патриарх вообще ничего не преподнёс молодым, по всей вероятности, считал своё присутствие на свадьбе лучшим подарком.
Отобранные лягушки квакали во всё горло, свиристели болотные птицы, шум, гам, плеск, толкотня.
Лягушачью икру съели сразу, сколько ни припаси – всё мало будет.
Плясали на ромашковом лугу и топтали лютики.
Один из водяных обожрался квашеных мухоморов и принялся наводить коллективный морок. Всем стал мерещиться то моторный катер, то развратная лысая по телу русалка с зелёными патлами. Старухи ахали, молодые кикиморы визжали и прыскали. Патриарх нашёл шалуна и выгнал прочь, но тот не уходил, а всё бродил вокруг озера, шелестел в камышах, распугивая хоровых лягушек, вздыхал и пытался сманить молодёжь на реку – совсем невменяемый был.
В конце концов, ему дали ещё мухоморов, он съел все до крошки, зарылся в ил и проспал до конца праздника. На рассвете гости стали расходиться, и хулигана уволокла под руку двоюродная тётя из дальнего болота: старой деве годился любой водяной, даже неумеренный в мухоморах и тощий, а кикимора-мать нашла в венке у дочери ромашку и принялась бурчать, пришлось цветочек вытащить и спрятать.

Началась неутомительная семейная жизнь в тихом и сытном озере. Жирные насекомые в любое время суток, спокойные беседы, лягушачий хор и прогулки с мужем по серебристому лугу в лунном свете, крикливые человеческие дети на мелководье днём, а ты лежишь себе на дне, зарывшись в тёплый ил, и смотришь, как сквозь мутную воду пытается заглянуть любопытное солнце. И приглушённые, искажённые водою звуки – детский смех и музыка. Хорошо, не смотря ни на что.
В конце картофельного сезона кикимора затосковала, забеспокоилась, долго искала куда перепрятать тряпочку с остатками золота, да так и не нашла, оставила на старом месте. Потом поругалась с матерью, зачем-то выбросила свадебные гнилушки и, в конце концов, под жигана Лимона отложила в камышовое гнездо жёлтое, как лимон, овальное яичко с зелёными точками.
Одно-единственное.
За яйцом ухаживало всё семейство, вокруг него суетились кикимора с мужем и престарелой мамашей, в зимнюю спячку его с трёх сторон грели сонными телами, а весной, с первыми комарами, яйцо треснуло по всей длине, и родился кошмар. Вернее, симпатичная кикимора-девочка, маленькая, жёлтая и пушистая, но слишком уж шустрая.
Конечно, виноват во всём был жиган Лимон, вернее, кудрявый дачник с его шансоном. Жил бы на крайней даче профессор истории и слушал Моцарта, наверняка из яйца бы вылупился спокойный и рассудительный водяной, такой же, как папаша.
Хорошо, что кикиморы безымянные, иначе как бы пришлось назвать новорожденную? Лимонкой, что ли? И вообще, все претензии к хозяину крайней дачи. Прямо, хоть морок мести ради наводи.

Так и стала наша кикимора мамой. А что вы думали? Долго ли умеючи.
Лето за летом покатились быстро, глаз да глаз нужен за шустрой кикиморкой. То она убежит в поля и высохнет до чесотки, то на реку потянется, лови её в проточной воде потом. К тому же, русалки так и норовят к себе сманить и нравственно испортить. К дачникам, опять таки, лезет отчаянно, и как ни учи людей стеречься – ничего не помогает. Пытается с детьми играть, ладно, чтобы цепляла им на удочку консервную банку или драный башмак, а то ведь регулярно мордашку показывает. Мороку учиться не хочет, как себя защищать станет? Еле азы привили. Стрекозам крылья отрывает и всё сбежать норовит, не иначе - дурные гены.
Кикиморе порой приходилось привязывать её в камышах за ногу тонкими корнями. Любые ромашки с таким житьём из головы вылетят и лютики тоже. Куда там прошлое вспоминать? В настоящем бы выжить. В гости на дальнее болото, было, семьёй пошли, так дитё прабабку за палец на ноге укусило и повисло, как пиявка, даром, что зубы молочные, еле оторвали.
- Скорее бы она подросла, - вздыхала кикимора-бабка. – В наше время дети не такие были… Ничего, десять-двадцать лет, и если не издохнет, то поумнеет…
- Нитраты. Экология. А всё люди виноваты, кто ж ещё, - бормотал водяной, невесть по каким причинам оставшийся жить в озере на семейном положении, вопреки всем сезонным традициям.
Естественно, на него раздражались с непривычки, но из озера никто не гнал. Хорошо, когда свой самец в водоёме имеется: тростник проредить, тины нагрести – уже польза… К тому же, такой красивый, толстый, рассудительный, с блестящей шерстью и вертикальными зрачками. Посмотришь – и так приятно на сердце становится.
- Хорошо, что у нас собственное озеро, - говорила ему кикимора. – Представь себе, как у родни с нею жить бы пришлось? Все бы пальцем тыкали и попрекали.
- Не говори. Из моего родного пруда нас бы с нею выгнали, - отвечал муж, пожёвывая аир.

А мир вокруг озера менялся гораздо быстрее, чем росла дочка.
Чьи-то участки зарастали травой, чьи-то вырастали новыми дачами, или вдруг покрывались жужжащими пчёлкиными домиками.
Кудрявый парень стал кудрявым коренастым мужиком, дважды женился и развёлся, лишь проклятущие его три песни оставались неизменными. Кикимора просыпалась весной и съедала свою первую личинку под хриплое:
Я в детстве подружился с сигаретой,
Бывало по карманчикам шмонал…
- Руки бы тебе повыдирать… - бормотала кикимора, обращаясь к мифическому жигану, живущему в придуманной кем-то реальности и пьяно бредущему с дискотеки с девчонками под обе руки.
И папа ремешком лупил за это,
Но я тайком! как прежде воровал!

Крошка-кикимора тайком выбиралась из озера и бродила дачным посёлком. То в одном, то в другом месте её пребывание выдавали истеричные собачьи вопли, переходящие в испуганный, морочный визг, или детские крики, хорошо, что детям взрослые не верят. Водяной ловил дочь и сёк гибкими ивовыми прутьями, дитя визжало и обещало исправиться, но в результате всё оставалось по-прежнему, кикиморе оставалось только взывать к Вселенской Сырости.
Осенью семейство засыпало под пафосные стоны другого вытика:
Журавли, журавли,
Вы спасти не смогли обречённого,
В бирюзовой дали
Превращаясь в пернатый комок…
«Интересно, как это симпатичная болотная птица, неутомимая охотница на жаб и ящериц, могла помочь в чём-либо, кроме ловли лягушек на дачном участке? – вяло думала засыпающая кикимора. - И уж если превратить журавля в комок, он вообще бесполезным станет!»
Журавли, журавли,
Криком сердце сожгли невлюблённое,
И о вас, журавли,
Спотыкается мёртвый зрачок!
- Чтоб тебе, скоту, мёртвыми зрачками о бутылку споткнуться и разбить магнитофон, - шёпотом желала кикимора кудрявому мужику. – Ни дня тишины!

Вскоре музыкальные пристрастия кудрявого дачника отошли на задний план. Мечты кикиморы о тихой семейной жизни лопнули, как дождевой пузырь на луже, возле озера развернулась стройка. Оказалось, кто-то скупил половину участков.
В считанные месяцы гула и грохота, которые даже жиган Лимон не мог перекричать, в какой-то сотне метров от озера вырос белый особняк с модным дзеновским садом камней и высоким забором. В особняк наезжал мерс с депутатским флажком, а в мерсе – планово ожиревший дядя, новый хозяин посёлка. Каким-то образом из старых дачников возле озера остался только кудрявый мужик с его шансоном, и того притесняли, склоняли участок продать. Мужик из последних сил держался. Прикипел к своей даче, вот и пошёл на принцип.
В особняке ничего не звучало: депутат совсем не слушал музыки. Зато иногда устраивал гулянки для других, разбухших, как утопленники, чиновников, тогда мелкая водная нечисть не могла спокойно кормиться и заниматься своими делами.
- Чёртовы люди! – возмущался водяной.
- Лишь бы дальше не хуже, о, Вселенская Сырость! – переживала кикимора, больше не добавляя по привычке «и чтобы у Максима всё было хорошо!» - своих проблем хватало.
У неё была чуйка.
Из неприятностей сперва появилась русалка.

В одно прекрасное утро (кстати, почему всё плохое всегда случается прекрасным утром, днём или вечером?), едва прозрачный рассвет пощекотал краешек неба, на лугу появилась босая человеческая самка. Совсем молоденькая. Она вышла из посёлка и пошла по росе, равнодушно глядя на ромашковый луг. На девушке была белая, трепещущая по ветру простыня и синяки от пальцев на шее. Кикимора до самого последнего момента ничего плохого не ждала и спокойно смотрела, как развеваются светлые волосы – красивая была девушка, странная такая, а наша кикимора так любила наблюдать за людьми.
Престарелая мамаша с малышкой спали, зарывшись в ил, водяной возился в зарослях аира - копал себе корни про запас, красота кругом, тёплый летний ветер тростник шевелит, лёгкая рябь по воде. А девушка подошла к озеру, простыню прочь отбросила, и бултых с мосточка! Только лягушки разбежались, да пузыри пошли. Белая тряпка на берегу до полудня лежала, потом пришёл охранник с депутатской дачи, подобрал и унёс.
Мамаша сразу проснулась, что да как? Ах, да ох, беда случилась! Не иначе, как сглазили болотные родственники собственное кикиморкино озеро.
Была красивая юная девушка – стала мерзкая русалка. И как только из милых человеческих самок получаются эти отвратительные твари? Сущее наказание Вселенской Сырости – в одном озере с русалкой жить. Хуже дряни не сыщешь, тем и живёт, что гадит постоянно. И ладно ещё, чтобы людям сети рвать, да детишек топить – прочей водной нечисти пакостит в первую очередь. Плавунцов распугивает, тростник съедобный топчет, кувшинки на венки не просто собирает, а истребляет на корню, а при луне либо танцы непотребные пляшет, либо на ветвях качается вместе с мёртвыми некрещёными детьми (хвала Великой Сырости, хоть этой пакости в озере отродясь не водилось!), и постоянно раздражает разговорами.

С пришелицей боролись всей семьёй долго и безуспешно. Всё пытались согнать её на реку, в проточную воду, к остальным русалкам. Старуха-мать угрожала, молодая кикимора уговаривала, объясняла, что там хороводы и общество, водяной даже бить пытался – ничего не помогало. Упёрлась, проклятая:
- Здесь буду, - говорит. – Никуда не уйду, и не просите. Хороводы мне не нужны, а общества и вашего хватит. Много места не займу, мне бы дачничков только видеть иногда, руками их потрогать… Одного особенно…
И что всего хуже – морок ведь на них не действует, на девок-утопленниц! Эх, один раз вылупился из яйца на свет – и всю жизнь мучайся. Отвели русалке омут и кусок левого берега, там, где ива растёт, вот и стала она в озере жить и по ночам на ветвях качаться, туда-сюда. Катается, а волосы по ветру развеваются. У живой были светлыми, теперь зелёными стали. Тьфу ты, погань.
- Скажите спасибо добрым людям, - ещё и смеётся, гадина.
К тому же, дитё безудержно к ней играться лезет, да байки русалочьи слушает. А что толкового мёртвая девка расскажет? Одним гадостям научит, а ребёнок и без того непослушный и проблемный – всё нитраты, пестициды. Как такому ребёнку в одном озере с русалкой жить? Да ничего не поделаешь, пришлось смириться.
Но лиха беда – начало.

В один прекрасный (заметьте, снова прекрасный!) холодный весенний день всё семейство до первых насекомых, то есть раньше времени, проснулось от грохота и лязга. Три кикиморы и водяной высунули из камышей мокрые головёнки, осторожно оглядываясь. Ещё бы, привыкли от шансона просыпаться, а тут такие звуки…
Лысый по ранней весне ромашковый луг был безжалостно испорчен. Чего только на нём не было! Груды земли, щебёнка, зловонная техника. Огромные безжалостные бульдозеры, самосвалы и, кричащие, снующие во все стороны, люди.
- Вселенская Сырость, что же это творится-то? – прошамкала старуха-мать. – Что они делать будут?
- Что, что. Наше озеро осушать, – меланхолично ответил водяной.
Со стороны омута вынырнула и захлопала глазами зевающая русалка, привыкшая впадать в спячку и просыпаться вместе с соседями.
- Великое Болото! – ахнула она.
Кикимора по-женски, совсем как человеческая самка, прижала дочку. Водная нечисть точно так же чувствует, как люди, если не глубже. Сердце в её маленькой, покрытой жёсткой шёрсткой груди отчаянно забилось.
- Мама, хочу жука! – сказал ребёнок.
- Нет ещё жуков, - сердито бросила кикимора. - Рано встали. Терпи.
- Вот тебе и добрые люди! – назидательно сказал муж, осторожно выглядывая из камышей. – Что делать будем? Переберёмся к твоей родне на болото или к моей на озеро?
Старуха-мамаша судорожно всхлипнула носом.
- Доча, придётся уйти… - обречённо сказала она. – Не справимся мы.
Уйти всегда можно. Но ведь она говорила Вовке, чтоб сюда приехал, когда вырастет. Потерять озеро – значило потерять любую надежду на встречу. Дом с затопленным подвалом кикимора уже потеряла.
Водяной сунул в рот прошлогодний корень аира, судорожно пережевал и пристально посмотрел на жену, отчего глаза с вертикальным зрачком стали узкими щёлками. Щёлка – а в ней палочка.
- Да ведь тебе плевать уже давно, - тихо сказал он. – Ты ни лейтенанта, ни Максима с его семьёй не вспоминаешь! И правильно. Что ты доброго от них видела? Забыла, какое тебе спасибо сказали? Не бывает хороших людей!
Кикимора горько вздохнула. Вспоминать ни о чём не хотелось, но уходить не хотелось тоже.
- Надо бороться за наше озеро, - ответила она. – Ну-ка, возьмёмся за руки, да наведём коллективный морок!
- И меня возьмите! – умоляюще шепнула откуда-то сбоку русалка.
- Уйди, окаянная! – в сердцах сказала старуха-кикимора.

- Смотри, Коляныч, что за чёрт? – спросил бульдозерист у бригадира.
- Где?
Из озера лезло большое и мокрое. Сперва бугристая башка, потом шея, мощные чешуйчатые плечи. Настоящее чудище! И как оно только могло в небольшом озере умещаться? При чём, точь-в-точь похожее на Годзиллу, однажды подсмотренную кикиморой в телеке, на кухне второго этажа… Годзилла вылезла на берег и направилась к бригаде. Бригада бросила технику и быстро направилась в посёлок. Бульдозеристы, водила самосвала и бригадир очень спешили, видно, забыли что-то важное.
Годзилла немного постояла среди техники на берегу, шумно вздохнула и тихо растворилась в холодном весеннем воздухе.
Эх, не с наёмными рабочими бы воевать водной нечисти, а с представителем законодательной власти, протянувшим к водоёму холёные белые ручки с толстыми пальчиками.

- Перепились, черти! – орал багровый депутат и топал ногами. – Всех к чёртовой матери вместе с вашей белой горячкой!
Через некоторое время вместо уволенных рабочих появилась другая бригада, которой снова, как по волшебству, показалась Годзилла. Покоя семье кикимор не было, каждый день нужно было начеку быть.
Вслед за удравшими рабочими приехали люди на микроавтобусе, с видеокамерами и прочей человеческой всячиной – репортаж делать. Люди из микроавтобуса только начали расспрашивать про озеро кудрявого любителя шансона, как из депутатского особняка вышла охрана в камуфляже, быстро что-то объяснила людям с камерами, те сложили имущество в свой автобус и уехали.
- Частная собственность? С каких это пор?! – пробормотал кудрявый мужик в недоумении, почесал голову, вздохнул и поплёлся на свой участок.
Нету правды на свете, сами знаете.

На следующем акте осушения вместе с рабочими присутствовал сам наниматель: в белой, туго натянутой животом рубашке, с круглой лысиной, тройным подбородком, бардовым галстуком и охраной. На заборе своего участка сидел кудрявый любитель шансона – всем было интересно.
Семейство кикимор в камышах готовилось к решающему мороку.
- Вот он, мой губитель! – шепнула русалка, тихо подобравшись к мелкой водной нечисти сзади. – Эх, мне бы его одного тут на берегу встретить. Я бы с ним поговорила по душам…
Русалка измазала лицо полосками тины: по две на каждой щеке, по одной на лбу, на носу, на подбородке.
- Не помогаешь, так хоть не мешай! – огрызнулась кикимора.
Новый бригадир нервничал, потел и потирал ладони.
- Как-то будет, - бормотал он, - как-то будет…
- С богом!
Рыжий здоровенный бульдозерист с серьгой в ухе завёл своей Liebherr, и, словно в ответ на рёв мотора, из озера раздался ответный рёв, и показалась башка.
- Что за чёрт?!
Охрана схватилась за пистолеты, депутат поспешно отступил за спины своих людей. Бригадир и два тракториста юркнули за нанимателя, только бульдозерист остался сидеть в гудящем Liebherrе и с отвисшей челюстью глядел перед собой. Из озера лез уродливый, бугристый монстр с огромной пастью.
- Стреляйте! – крикнул депутат.
Громко захлопали выстрелы, впрочем, без всякого вреда для чудища, которое продолжало двигаться на берег, всё увеличиваясь в размерах. Кудрявый любитель шансона вышел из ступора, слез с забора и бросился в дом. Охрана отступала, тесня прочь от озера депутата с рабочими за спиной и хлопая бесполезным оружием. Монстр упрямо лез вперёд. Вскоре между ним и кучкой испуганных, готовых бежать людей, остался только гудящий бульдозер.
- Мама… - тихо сказал присохший к рулю водила, медленно поднял левую ладонь и вытер пот со лба.
Правая, с надписью «за ВДВ» на ребре, побелела от напряжения.
А потом бульдозерист крикнул:
- Банзай! Никто кроме нас! – и ударил по газам.
Liebherr рванул вперёд, насквозь прошил бугрящиеся мускулами, чешуйчатые ноги монстра, по кабину влетел в воду озера, ещё раз рявкнул и заглох. Чудище с недоумением посмотрело по сторонам и пропало.
- Мираж! – радостно взвизгнул депутат, выбираясь вперёд. – Ребята, за работу! Плачу двойной оклад!
Рабочие бодро полезли заводить технику. На заборе опять образовался кудрявый дачник, одна Вселенская Сырость знала, что он думал обо всём виденном.
- И что нам делать? - убито спросила кикимора. – Теперь мы даже уйти не сможем тихо.
- Не нервничать, - бросил водяной, пожёвывая аир. – До вечера в камышах пересидим, они так быстро не успеют всё с землёй сравнять, а по темноте уйдёте на болото к своим, туда ближе. А я вернусь в родной пруд, что поделать. Как-то будем видеться.
- Подонки, - всхлипнула русалка. – Все они подонки.
Никто ей не ответил, даже шумная маленькая кикиморка подавленно молчала. В их прекрасном озере грудой бесполезного металла застрял мёртвый бульдозер, а на берегу уже ворчало два агрессивных, уродливых, живых, готовых к работе.
Вас никогда не выгоняли из дому?

- Стойте! – звонкий человеческий голос практически тонул в рёве моторов. – Стойте!!
- А это что за явление? – удивлённо спросила русалка.
По берегу металась никем не виденная ранее человеческая фигурка.
- Откуда взялся этот… Это? Какого оно пола? – озадаченно спросил депутат.
У существа был среднего роста славно сложенный организм в белом джинсовом костюме, из-под которого выглядывала ярко-розовая тенниска. Длинные чистые светлые волосы, красиво подстрижены и тщательно уложены, изящные руки с тонкими кистями, белое, гладкое лицо,
- Вы не имеете права! – снова звонко крикнуло странное существо и бесстрашно пошло на урчащую технику с вытянутыми вперёд руками. – Согласно Водному кодексу Российского законодательства водоёмы не могут являться частной собственностью и не подлежат приватизации!
Рядом со странным борцом за справедливость аккуратно стоял белый Suzuki B-King. Моторы заглохли.
Первым опомнился депутат – положение обязывало.
- Это тебя касается? – вопросил он, делая шаг вперёд.
- Меня? – существо на минуту смешалось, и всем стало понятно, что это, скорее, парень, чем девушка. – Да мне за Россию обидно! Разворовали страну!

Кикимора глянула на мотоцикл, отвела глаза в сторону, быстро укусила себя за палец на передней лапке, протёрла глаза и глянула ещё раз.
- Дай-ка мне аиру пожевать, - сказала она мужу. – Чтобы в голове прояснилось…
И ощутила настоящий, ни с чем не сравнимый ужас, перед которым померк даже страх потерять озеро и уйти жить на харчи к родственникам.
- Педераст? – спросила кикимора непонятно кого. Себя, наверное.
Ей никто не ответил, все домочадцы, включая русалку, внимательно наблюдали за спектаклем на берегу.

- А ну вали отсюда, недоносок! – взорвался депутат. – Из какой ты жопы вылез?!
- Я с вами на брудершафт не пил, - спокойно ответил юноша, взбираясь на кучу щебня. – Нечего мне тыкать. К тому же роды у моей мамы принимали не вы, так что не знаете достоверно, в какой степени доношенности я родился.
- Это моя земля и моё дело, что с нею делать! – депутат сорвался на крик и мучительно покраснел.
- Я на вас в суд подам, - спокойно продолжил юноша. – И во все газеты напишу, пусть люди знают, как законно поступает законодательная власть. Благодаря таким, как вы, не только я, а вся Россия в жопе.
Рабочие переглядывались, рыжий герой-бульдозерист чесал громадной пятернёй макушку, охрана ждала распоряжений. Но разговор о суде чудесным образом успокоил багрового депутата.
- Сынок, чтобы в суд подать, нужно хоть каким-то краем быть причастным к вопросу этого озера. Например, граничить с моим участком. А я тебя здесь первый раз вижу. Ребята, проводите его до шлагбаума!
- Если он не может в суд подать – я подам! – раздался новый голос. – Уж я-то имею право, двадцать лет тут живу! И других дачников из посёлка подпишу!
Это кудрявый мужик наконец-то слез со своего забора и теперь взбирался на кучу щебня к парню-девочке. Депутат снова взволновался.
- Ничего вы не докажете! – злобно бросил он. – Озера даже на картах местности нет!
- Это мы ещё посмотрим! – пообещал кудрявый дачник.
Наступила тишина, в центре которой стоял депутат. На него смотрели охранники, рабочие, приезжий парень с кудрявым дачником, а из камышей – русалка, малышка и старуха-кикимора с водяным. Одна только наша кикимора крепко зажмурилась и что-то считала на пальцах.
- Ладно… - зловеще протянул депутат. – Подавайте в суд. Я вам всем покажу. Ещё пожалеете, что со мной связались! На сегодня отбой, ребята.
Он круто развернулся и затряс животом по направлению к особняку. За ним гуськом потянулась свита из охраны и рабочих. Замыкал шествие рыжий бульдозерист. Он всё останавливался и оглядывался на озеро, словно ждал появления ещё одного кошмарного миража, но озеро молчало. На куче щебня стояли кудрявый дачник с приезжим парнем-девочкой и глядели друг на друга.
- А в самом деле, тебе-то что с этого озера? – спросил дачник.
- Мне за Россию обидно! – ответил Вовка, глядя честными голубыми глазами в лицо дачника и приложив к ярко-розовой шёлковой груди пальцы с длинными чистыми ногтями.
– Разворовали страну, разграбили! Сталина на них нет! – продолжил он с жаром, но тут понял, что заврался не в ту сторону, смутился и умолк.
- Да мне-то, в принципе, что? Мне всё равно, - заметил дачник, внимательно его рассматривая, видно, никогда не видел вблизи такого чуда. – А тебе спасибо, что не побоялся слово сказать. Давно пора было.
- Это озеро надо сохранить, - совсем другим тоном заметил Вовка и внимательно посмотрел на водную гладь, словно что-то разглядеть там хотел.
- Какой хорошенький! – вздохнула русалка. – Как девочка, как куколка. Так бы и защекотала!
- Патлы зелёные выдеру! – кикимора немедленно пришла в себя и грозно повернулась к гадине.
Что в этот момент происходило в её смятённом сердце – одной Вселенской Сырости известно. Уж слишком много всего навалилось и сразу: мелиорация, провальный морок, а тут ещё и Вовка, в виде «Смерть мечты». Всё, прощай, лейтенант Frezenberg, не ходить по земле твоему потомству.
- Милая, кто это? – ядовито-ласково спросил водяной. – Твой воспитанник тебя нашёл? Ты счастлива?
Кикимора не ответила и нырнула на дно. Посидеть там, подумать про Вовку. Сколько ему лет по человеческим меркам? Совсем пацан ещё. Она посчитала, как могла, получилось примерно двадцать, плюс или минус один Зимний Сон.
- Куришь? – спросил Вовку дачник, протягивая пачку сигарет.
- Нет…
- Пьёшь?
- Вина могу выпить.
- Ну, пошли, обсудим как да что. Озеро, ты прав, надо спасать. Кто бы в нём ни жил – мне он никогда не мешал.

А в камышах, за большой кочкой, ссорились водные жители.
- Ты что, думаешь, что приехал твой Володя, и теперь всё будет хорошо? – бурчал водяной и тяжело, с присвистом дышал: вдох-выдох, вдох-выдох.
- Тебе какая разница? – сердилась кикимора.
- Надо отсюда уходить всем вместе! Вы на болото, я на пруд!
- Иди куда хочешь, чего пристал? Ты сколько сезонов назад уйти должен был?
Водяной зашипел, как болотная змея, глаза с вертикальными зрачками стали как щёлочки.
- Хорошо, давай мне ребёнка, и я ухожу!
- Фиг тебе, а не ребёнка! – фыркнула кикимора.
- Хочешь, чтобы вас всех вместе в асфальт закатали? На себе плюнула, хоть про дочь подумай!
- Да какое тебе дело, чего ты пристал-то к нам? Иди себе ещё куда-нибудь, женись! – возмущалась кикимора.
- Чего-то я не мешал, пока твоего человеческого детёныша не было. Так ведь он за золотом приехал! Ты что, людей не знаешь? Не будь дурой! Отдай ему золото, и пусть убирается!
Кикимора промолчала. Неужели Вовка в самом деле приехал только за золотом?
- Он не такой, - сказала она наконец. – Он ко мне приехал, а не за золотом…
- Ну, конечно! – ласково заметил муж – Естественно! Все люди одинаковы, ты забыла? Что могло у твоего Максима вырасти, кроме такого же Максима? И, милая, пусть уж твой Вовка лучше окажется таким же, как и все, и поскорее уберётся. Потому что в ином случае судьба его – кормить раков на дне реки, а потом придёт охрана депутата, выловит раков, сварит в ведёрке и съест с пивом!
Кикимора застыла. Казалось, муж был прав.
- К тому же, странный он какой-то. То ли парень, то ли девушка. Как это называется?
- Педера-а-а-аст! – всхлипнула она и с размаху булькнулась в воду.

…

Вторая часть

Третья часть

Все комментарии, в третьей части!