Автор: Андрей ФЕМ
Мелодия о любви длиной в вечность
(мистика)
Надеюсь, этот рассказ веселее выйдет. Он снова под музыку. Хотя выкладываю её здесь только потому, что именно эта мелодия натолкнула меня на рассказ. И именно о ней идёт речь в рассказе.
(Multimedia)
Шёл второй месяц зимы по календарю. Светило солнце, что в этих краях говорило только об одном – холод собачий. Звенел воздух, звенели шаги, звенели сосульки на волосах прохожих. Четвёртый век на берегу чистой реки стоял город. Шёл по городу человек лет сорока-сорока пяти. Одет он был в поношенную куртку, в каких ходили лет двадцать назад. Уши его прикрывала непонятной формы спортивная шапка. Никто не обращал внимания ни на него, ни на кофр для саксофона, висящий у мужчины на плече. Хотя этот выглядел не в пример хозяину – матово блестел, словно его вчера купили. Шёл человек, улыбался своим мыслям, и не было ему никакого дела до зимы, города и горожан.
С проспекта он свернул на пешеходную улицу и…
…даже остановился. В трёх шагах от перекрёстка стояла девчонка и занималась натуральной ерундой – она пыталась играть на гитаре. Было видно, что творится эта ерунда уже давно, поскольку пальцы не слушались, нос посинел, рот приоткрылся. Но на лице её застыло выражение мужественной решимости.
– Привет, цыплёнок. – Мужчина остановился перед ней и невесело улыбнулся. – А я-то думаю: какого рожна меня притащило в этот город в эту пору? Тебе делать больше нечего?
– Нет, – мужественно ответил «цыплёнок». – Просто, если я не наиграю ещё пару сотен рублей, то ужинать сегодня не буду.
– А это? – он взглядом указал на несколько металлических десяток в шапке, лежащей перед девчонкой.
– А это уже съеденный обед. Ещё и должна останусь. – Она вздохнула и продолжила: – Стипендии не хватает, а как-то зарабатывать я больше не умею. Мама в деревне…
– Ой! – поморщился мужчина. – Я тебя умоляю! Мне твоя история нисколько не интересна. Таких я, знаешь сколько, слышал?
– Сколько?
– До хрена и больше. Со счёта сбился. Пока я настраиваюсь, сунь руки в карманы.
– Зачем?
– Чтобы согрелись, балда! Работать будем. Зарабатывать тебе ужин. А если повезёт, то и завтрак с полдником.
Он положил на сугроб кофр, раскрыл его и вытащил саксофон. Соединил части, вставил мундштук, взял его в рот, вздохнул и выдал ноту. Другую. Пробежал по клавишам, остановился и спросил:
– Литтл Мэн Джеймса Ласта знаешь? Па-ба-пам, па-ба-пам. Нет? Вот эту? – Он снова взял в рот мундштук и сыграл лёгкую незатейливую мелодию.
Девчонка улыбнулась:
– Кто ж её не знает? Её каждая собака знает.
– Ага. А сразу не поняла.
– Поёте вы как-то…
– Ей не нравится, как я пою! – закатил глаза мужчина. – Будешь на басу. Сольник такими пальцами не вытянуть. Поехали?
Девчонка только сейчас сообразила, что её зовут играть вместе. И вместе с кем? Себя она знала: гитаристка из неё никудышная. К тому же дядечка прав: такими пальцами и в носу не поковыряться. А он? Кто он такой? Но думать было некогда. Мужчина стал играть. И она тоже. Чего там того баса? Раз, два, раз, два. И ещё раз. Потом в другую сторону. Минуту и у них стало выходить вполне сносно, через пару минут ещё лучше, а когда они вроде закончили всю мелодию, получилось так, будто они играли всю жизнь вместе. Но останавливаться не стали, пошли по второму кругу.
А мужчина играл здорово. И кому интересно, что мелодия эта была написана для труб? Он закрыл глаза, и казалось, для него никого больше не существует.
К ним подошли люди. Кто-то бросил мелочь, едва замедлившись на ходу, кто-то просто встал и остался слушать. Один, другой, пятый. Подбежал парень с соседнего перекрёстка. У него гитара была прицеплена к самодельному усилителю. У парня пальцы ещё не замёрзли. Он стал вести соло на гитарной струне. А потом подтащился инвалид с бас-барабаном и так удачно вклинился в игру, что этому квартету стали хлопать. Толпа сгущалась. Кто-то кого-то взял за руки, кто-то кому-то просто улыбнулся. На свободное место перед музыкантами вышел малыш лет двух и незатейливо, редко попадая в ритм, стал пританцовывать.
А из глаз мужчины потекли слёзы. Он оказался там – в том лете.
…Было тепло. Он стоял на пороге, и на него смотрели любимые глаза с двумя чудными пятнышками.
– Останься? – попросила она. – Хотя бы ещё на пару часов?
– А что это изменит? Всё равно потом уезжать.
Она побледнела, потом взяла себя в руки:
– А зачем жить, если потом всё равно смерть? Жалеть не будешь?
Он только улыбнулся…
К девчонке подошёл парень и протянул руки, предлагая передать ему гитару. Она через пару мгновений согласилась. Мужчина услышал сбой и открыл глаза. Девчонка пожала плечами с весёлой улыбкой, парень тоже просто улыбнулся. Мужчина прикрыл глаза, соглашаясь. Девчонка потом сменила парня. И когда парень снова взял пальцы девчонки в свои, чтобы заменить её, мужчина резко оборвал мелодию.
– Вот, – сказал он, глядя на них и тыча указательным пальцем на их руки. – Держи крепче, не выпускай. Выпустишь – жалеть всю жизнь будешь. А то и дольше. Согрей. Им очень нужно наше тепло. И не только в пальцах.
Сказав эти слова, он молча повернулся лицом к кофру, уложил в него части саксофона, закрыл и, взвалив себе на плечо, не прощаясь, пошёл дальше.
– Эй! – неуверенно позвала девчонка. – А деньги?
– Это ваши, – не оглядываясь, крикнул он. – Моих там нет. Мне деньги вообще не нужны.
Он прошёл сквозь двух мужчин – невидимых для него и всех остальных.
– Сегодня пять пар соединил и одну помирил, – грустно сказал один из этих двоих. – Семьдесят лет ходит.
– И что? – грубовато ответил второй. – Останься он тогда, как его просили, четыре человека были бы счастливы. Но он ушёл, и четыре судьбы поломались. Или ты хочешь поспорить с Ним о справедливости наказания?
– Нет, – первый опустил глаза. – Просто жалко его.
– Тогда сходи, поспорь. Бухнись в ноги и скажи: Господи, ты его слишком жестоко наказал. – Он вздохнул и уже спокойно продолжил: – Знаешь, никто не носит лишнего, а своё каждый должен донести до места. Чем больше он соединит сегодня и завтра, тем меньше ему останется до его десяти тысяч пар.
Мужчина шёл и сквозь слёзы улыбался. Никто не знал, что он умел играть только одну эту мелодию. Никто не знал, что он ходит по земле, чтобы соединять людей. Никто не знал, сколько ему ещё ходить. И он не знал.
Он знал, что ему никогда не вернуться в то лето и больше никогда не увидеть тех пятнышек. А это страшней любого наказания.
Потому что всегда с ним.
Оттого и плакал.
А может быть, после всего ему дадут возможность сказать ей: «Да пошло оно всё к чёрту! Кто меня там ждёт?». Может десятитысячным будет он сам?
Оттого и улыбался.
Написать комментарий
|
Комментарии
RSS лента комментариев этой записи