Автор: Мари Пяткина

 ПОМОЩНИК  

1 часть

(сказка для взрослых) 60 т.з.

 Сказала бы сказку - не умею, сказала бы присказку - не смею. Расскажу-ка небылицу с целой кучей путаницы))
    __________________________________________________
    
    
    Третий день шёл дождь. Иногда ливень сменялся промозглой моросью, небо хныкало, как малыш с больным зубом, затем снова принималось реветь, настойчиво и горько. Дважды выключали свет, потом пришла воспиталка и забрала дивидишку. Впрочем, Алька и не хотела смотреть анимэ. Уж лучше смотреть в окно в пустом холле. В комнате – шумно и девчонки с ерундой пристают. За окном – воздух, словно губка. Дождь и сумерки крадут у сада чёткость, смывают линии и запахи. 
    Можно думать о том, что происходит там, за дорогой, стёртой, как ластиком, дождём. Дома. Наверное, мама сидит перед телевизором, если починила телевизор, и смотрит сериал. Или курит на кухне. Или, пьяная, спит.
    В стекле отражалась Алино бледное личико с копной длинных кудрявых волос, кое-как собранных в хвостик. Она подышала на стекло – получился матовый кружок из крошечных капель. Прочертила пару полосок ногтём, потыкала пальцем, и корзинкой расцвела бузина. Красиво. Только исчезнет быстро, вот что плохо. Альке часто хотелось, чтоб её проблемы исчезали, как влажные рисунки. И чтоб мусор самоликвидировался, едва коснувшись пола, распался на атомы, тогда можно было бы не убирать, а то каждый день заставляют пол мыть, и в классе и в комнате. А нужные предметы, например, потерянная пуговица или серёжка, чтоб сами выползали на самое видное место. 
    Аля нагнулась почесать комариный укус на щиколотке, как тут в дверь постучали. Ночная воспиталка уже закрыла на ключ, кого могло принести? Аля удивлённо прислушалась, затем подошла и прижалась ухом к двери, упёршись носом в большой винтажный ключ с витиеватым ушком в дырках.
    – Кто там? – спросила Аля.
    За дверью тихо шуршал дождь.
    Может, кто-то из пацанов задержался? Но, тогда бы спальный корпус не запирали… 
    
    А вдруг это нужный человек, по важному делу? «Или маньяк, педофил» – шевельнулось в мыслях. Педофилами Алю пугали все, кому не лень: классуха, воспиталки. И только Ира Павелко однажды сплюнула сквозь зубы и сказала:
    – Фигня. Совершенно не факт, что он тебя изнасилует. Скорее, просто подрочит и денег даст. Ничего и делать не надо, а на мороженое с пирожным сводит запросто, еще и сигарет отсыплет. Педофилов навалом, насильников среди них – единицы. Никто тебя заваливать не станет. Максимум – захочет, чтобы в рот взяла, но тогда уже проси куртку или туфли, или набор косметики, и деньги вперёд.
     Косметикой Аля не пользовалась, да и мороженого не хотела. А вот посмотреть на педофила было любопытно. Она моргнула пару раз, взяла холодный ключ, до блеска отполированный тысячами пальцев, и со скрипом повернула.
    
    В тихий коридор ворвался шум дождя, а на пороге никого не было. Аля выглянула наружу и повертела головой. Так и есть. Никого. Показалось.
    – Синельникова! – раздалось сзади. – Ты что там делаешь?
    К ней быстро шла Леся Петровна, дежурный воспитатель. 
    – Стучали, – виновато пояснила Аля. – Показалось.
    – Марш в свою комнату! Не хватало мне ещё тебя ловить! 
    Аля потянула на себя тяжелую дверь и с силой захлопнула. 
    – Ай! – взвизгнула дверь вместе с хлопком, словно кошке хвост прищемили. Шум дождя стих. 
    Аля подпрыгнула и снова оглянулась, но коридор был пуст, а Леся Петровна уже успела положить в карман ключ и теперь тянула за руку. От неё пахло ванилью и кофе, видимо, ужинала с напарницей. В комнату Але возвращаться не хотелось.
    – А можно я просто в холле постою? – спросила она. – Мне тут нравится, тут тихо. 
    Воспитательница остановилась.
    – А что ты тут делаешь, вообще? – спросила она подозрительно. – С девками поругалась?
    – Нет, я никогда не ругаюсь, – ответила Аля. – Я в окно смотрю и думаю. 
    Леся Петровна хмуро рассматривала девочку и тоже о чём-то думала. 
    – Есть хочешь? – спросила она, наконец. – Печенья хочешь?
    – Нет, – покачала головой Аля. 
    – Ну, постой, если хочешь, немного, – согласилась воспитательница. – Всё равно я скоро приду выключить свет. 
    Она ушла в комнату дежурной, и Аля вернулась к своему окну. Соцветие на стекле исчезло. Вот бы так же исчез весь интернат! Дома было куда лучше, хоть не так красиво и чисто. И еды намного меньше. Но там был дом. И мама. Хоть бы приехала, привезла чего-то вкусного. Может, всё-таки взять печенья у воспиталок? 
    Аля подошла к комнате дежурной и даже взялась за выпуклую ручку, но тут же отдернула ладонь, словно обожглась. 
    – Ничего Алиса не знает, – говорила в комнате Леся Петровна. – Кто же такое ребёнку скажет.
    – Видимо, чувствует, – вздохнула вторая воспитательница, Татьяна Романовна. – А что, никакой надежды?
    – Да какая надежда при циррозе? Это почти как рак. Спилась и сгорела, счет на дни идёт.
    – А молодая мать-то?
    – Не знаю. 
    Звякнула ложка. Аля коротко вдохнула и замерла, и сердце у неё в груди оборвалось и замерло.
    – А подлей мне ещё кипятка? – попросила Татьяна. – Такая спокойная девочка. Жалко ребёнка. И взрослая не по годам, словно ей не тринадцать лет, а двадцать пять.
    – Они все такие – маленькие взрослые. Конечно, жаль. Сахару положить?
    – Не надо, лучше дай ещё печеньку. Как ты его делаешь таким воздушным?
    – Очень просто, главное, хорошо взбить белки…
    
    Не в силах вдохнуть, словно не запах кофе из комнаты доносился, а удушливая, едкая химическая вонь, Аля стала пятиться от двери. Потом повернулась и опрометью бросилась прочь. Дверь душевой чуть скрипнула, приоткрывшись. Алька – туда. Забилась, как енот, забредший из лесу в дом, под умывальник, и дала волю слезам. 
    Не стой она в коридоре, не услышала бы стука в дверь и не подслушала разговор – ничего и не узнала бы. А может, это мама уже умерла, и стучала, пришла проведать дочку?
    Алька вспомнила мамины руки, как, бывало, обнимет, и все беды бесследно исчезают. И удивительные глаза – серые, с жёлтыми точками возле зрачков. Аля громко всхлипнула и тонко завыла.
    
    Сперва она не обращала внимания, целиком погрузившись в горести. А спустя какое-то время обнаружила: кто-то вторил, подвывая тонко и жалобно. Алька немедленно замолчала, неожиданный компаньон умолк тоже. И вдруг сказал хрипловатым, вкрадчивым голосом: 
    – Да жива твоя мамка. Пока.
    Алька вцепилась руками в край пуловера и замерла. В тёмноте душевой никак не получалось что-то рассмотреть, и глаза пекло от слёз.
    – Ты кто? – спросила она. Звонко, с гулким эхом шлёпнулась капля воды, за ней – ещё одна.
    – Антипка, – кокетливо ответили из чёрного угла. Что-то шевелилось там, перекатывалось, словно большой клубок чёрной шерсти. Бродило возле шкафчиков, отталкиваясь руками, как большая обезьяна. 
    – Я Алька, – представилась девочка, чуть подумав. – Ты откуда взялся?
    – С улицы. Я постучался – ты впустила. 
    Бархатный голос звучал доброжелательно. Аля потерянно замолчала, с опаской глядя на черную тень. 
    – Откуда ты знаешь, что мама жива? – наконец спросила она. 
    – Мне Хрен сказал, – с оттенком гордости произнёс голос и хмыкнул. – А он – всё знает.
    – Кто?! – удивилась Алька.
    – Ну, Хрен, – снисходительно пояснил собеседник. – Когда говорят «Хрен его знает!» – это про него.
    Тень ловко подпрыгнула, оттолкнувшись руками, и оказалась рядом с Алькой. Существо по-человечьи выпрямилось, бесшумно шагнуло в сторону и приоткрыло дверь в коридор. В слабом свете далёкой лампочки Аля увидела худощавого парня среднего роста, по виду – старшеклассника, в облегающем тёмном трико. Он повернулся – и Аля ахнула. Парень был совершенно голым, только густо, как животное, покрыт чёрным волосом. Большеротое, курносое его лицо задорно улыбалось.
    – Ты кто? – севшим голосом повторила Алька.
    – Антипка я! – доброжелательно повторил незнакомец. – Безпятко.
    И он, прихрамывая на левую ногу, двинулся к Альке.
    – Ты не из наших? – шёпотом спросила она. – Ты из какого класса?
    – Из-под куста бузины я. Всегда тут жил. Чертом меня раньше звали.
    – А-а-а, – протянула Алька и задумалась. – А чего ты хромаешь? 
    – Так ведь ты мне давеча дверью пятку отшибла. Я не сержусь. Мне вечно пятку отбивают, ничего не поделать, уже привык. 
    – Чертей не бывает, – немного подумав, сказала Алька. 
    – Да что ты говоришь? – хмыкнул Антипка и прохромал к узкому окну, до середины закрашенному белой краской. – Посмотри сейчас.
    Аля вылезла из-под умывальника и не спеша подошла – не стоит показывать большого любопытства. Безпятко с галантным поклоном подал девочке руку и помог взобраться на подоконник. Алька встала на цыпочки и выглянула во двор.
    Сперва она даже ничего не заметила.
    – И что? – спросила она.
    – Смотри внимательней, – посоветовал Антипка.
    Прямо возле окна росло дерево. Сперва Алька решила, что на ветке сидит сова, но, приглядевшись, обнаружила небольшое рыжеватое существо, размером с обезьянку, которое активно и размеренно чесалось.
    – Это кто? – спросила Алька растерянно.
    – Это? – Антипка ловко прыгнул на подоконник и тоже выглянул – Шебуршун, рыжий бес. Он творит ночные шорохи и звуки. Слышишь шум? Что это, по-твоему?
    – Дождь, – чуть подумав, ответила Аля.
    – Это он так чешется и мокрой шерстью шебуршит. А вон его братишка скрипачит.
    И точно: второй бесенок мотылял ногами, раскачиваясь на пустой, уныло скрипящей ржавой качели.
    – Раньше они еще и створками стучали по ночам. Кто-то думает, что форточку закрыл, а шебуршун откроет пальцем и стучит полночи – трудится. Сейчас везде стеклопакеты, уже не постучишь. 
    – А почему я раньше вас не видела? – поразилась Аля.
    – Наверное, не хотела, – пожал плечами Безпятко и бесшумно, как кот, спрыгнул с подоконника. – Больше не реви. А мне работать пора.
    – А как ты работаешь? – полюбопытствовала Алька. 
    Антипка широко улыбнулся, блеснув ровными белыми зубами, и ничего не ответил. Аля переспрашивать не стала. Она осторожно открыла окно и теперь внимательно рассматривала решётку. Безпятко в два прыжка оказался рядом.
    – Что это ты делаешь? – с тревогой спросил он.
    – Убежать хочу, – просто ответила Аля. 
    – Зачем? – удивился чёрт. – Спать иди, скоро отбой, тебя хватятся.
    – Мамка умирает, – пояснила Алька. – Проститься надо, ведь я её больше никогда не увижу.
    Антипка почесал поросший шерстью подбородок.
    – Вот никак в толк не возьму, – сказал он. – Ведь она пьяница, тебя бросила. Зачем тебе с нею прощаться? Тут тебя кормят, поят, одевают, учат уму-разуму. 
    – Дурак ты, хоть и чёрт, – беззлобно бросила Алька, пробуя на прочность решётку.
    – Сама дурепа, – беззлобно фыркнул Безпятко и ухмыльнулся. – Давай так. Ты меня впустила, за это я тебя выведу, когда босаркини с обходом пройдут. 
    – Кто пройдёт? – переспросила Алька.
    – Воспиталки твои. Настоящие босаркини – ведьмы. Одна приворожила себе мужа по книжке, вторая соседу под двери землю с кладбища подсыпала, пока тот не выехал.
    – А ты откуда знаешь?! – поразилась Аля.
    – Хрен сказал, – хмыкнул Антипка. – Ну, иди в постель и притворись, что спишь.
    Он, хромая, отошёл от окна, ссутулился и присел. Блеснули кровавые угли глаз, чёрные руки вытянулись вниз. Антипка оттолкнулся ими, как орангутанг или шимпанзе, и в два прыжка скрылся в тёмном углу. 
    
    ***
    В комнате ссорились девки. Олька кричала на Вику Иванову, та сидела заплаканная и красная. 
    – Да не брала я твою тупую заколку! – оправдывалась Вика.
    – А как же! – наседала Олька. – Ты весь вечер с нею в руках крутилась, а утром я уже не нашла!
    – Ну, хочешь, ищи! – закричала Иванова.
    Олька и в самом деле принялась деловито рыться в её столе, но заколка не нашлась ни там, ни под Викиным матрасом. А потом пришла Леся Петровна, сказала ложиться и погасила свет. Обиженная обыском Вика долго всхлипывала под одеялом, Олька, потерявшая любимую заколку для волос, сердито дышала в подушку. Аля сильно волновалась и от этого снаружи казалась заторможенной и спокойной. Она отвернулась к стенке и стала слушать, как в стекло тихо стучит ветка дерева. Раньше Аля думала, что это ветер, но теперь она знала, кто на самом деле шумит по ночам. 
    На стене угловатым червячком кривилась трещинка, изученная до малейших подробностей. Аля всё ждала, пока дыхание соседок станет ровным, когда её потрясли за плечо.
    – Вставай, – шепнул Антипка. Он был в своём человеческом облике, а в руках держал холщовый мешочек, которые закупили, всем одинаковые, для уроков труда. – Пошли. 
    Хоть Аля и ждала Безпятка, но почему-то испугалась и подскочила. Девки крепко спали, даже при том, что Олину постель густо облепили небольшие серые зверьки с длинными мордами, похожие на лысых крыс. Они сидели на спинке кровати, возились на подушке, парочка примостилась даже на голове самой Оли.
    – Ой, – сказала Аля. – Кто это?
    – Это? Прымхы, – махнул рукой Архипка. – Обсели её уж давненько. Небось капризная как королевна, прымхлыва? Босаркини с ней маются?
    – Да, Оля к психологу ходит, – пытаясь попасть в штанину джинсов, сказала Аля.
    – А надо бы к ведунье, – фыркнул Архипка.
    Одна из прымх повернулась в его сторону, сморщила морду и злобно фыркнула. 
    Аля быстро оделась, а пока обувалась, заметила, как Антипка отцепил шлейку от Викиного лифчика и сунул в свой мешочек.
    – Работа, – пояснил он, шкодливо улыбнувшись.
    – А я-то думаю, куда всё время деваются резинки для волос, карандаши и носки! – буркнула Алька сердито. – Ты крадёшь, а девки ругаются!
    – Работа, – пожав плечами, повторил чертюган и вслед за шлейкой отправил в мешочек Олькину расчёску. А потом оттуда же достал и показал Альке ключ с витиеватым ушком в дырках.
    
    
    Ливень на улице стих, во влажном тёплом воздухе пахло ранней осенью и битыми яблоками. У ступенек спального корпуса сидел рыжий шебуршун и гулко щёлкал ногтём по водосточной трубе. Мордочка у беса была самой занятой и озабоченной. 
    – Что ты думаешь делать? – с любопытством спросил Безпятко, крутя в руках мешочек. 
    – Попутками доберусь. Электричкой стрёмно, могут спросить, с кем я, куда я еду, и вернуть, – пояснила Аля. 
    – А попутками не стрёмно? – удивился Антипка. – Ты уже сбегала раньше?
    – Нет, – покачала головой Алька. – Тоже стрёмно, но мамку надо увидеть.
    Она совсем уже было направилась к воротам, но тут же вернулась, ей пришла в голову странная мысль. Безпятко стоял на прежнем месте и помахивал мешочком. Он словно знал, что Алька никуда не уйдёт.
    – А где живёт этот Хрен, который всё знает? – спросила она.
    – А тебе зачем? – ухмыльнулся Антипка и презабавно вытянул губы дудочкой. Таких подвижных лиц Алька никогда не видела. 
    – Хочу у него кое-что спросить, – твёрдо сказала девочка.
    – Любопытная какая! – чертяка так сильно крутанул мешочек для трудов, что оттуда выпала чья-то закладка-календарик, и широко распялил рот в улыбке. Альке даже показалось, что зубов у него намного больше, чем у человека. – На мельнице, где ж ещё!
    – Отведи меня туда! – с жаром попросила Алька. 
    – Да не вопрос, плати откуп.
    Аля в недоумении смотрела на Безпятку и теребила край пуловера. Лицо у чертяки восторженно расплылось, он смачно и прицельно цвиркнул сквозь зубы. От плевка асфальт немедленно треснул, наружу пробился крепкий стебель репейника. 
    – Ничего не знает! – восхитился Антипка. – Деньги у тебя есть? 
    Алька порылась по карманам, нашла пару монет и протянула ему на ладони.
    Чёрт фыркнул и зашёлся смехом. Шебуршун, обрывавший листья на кусте сирени по соседству, заскрипел, как несмазанная калитка, – хихикал. 
    – Мало? – огорчённо догадалась Алька.
    – Да ладно, – отмахнулся Антипка. – Я не церковная лавка с установленной таксой. Иди на перекрёсток. Швырни деньги о землю, через левое плечо. Да смотри, не оглянись ненароком, не то заберу у тебя жизни пять лет. Бросая, крикни: «Откуп!» И я сразу – тут как тут. 
    
    ***
    В переулке, за воротами интерната, было пусто, темно и тихо, а на улице оказалось светло от фонарей и полно народу. Компания взрослой молодёжи цедила пиво на остановке, рядом с ними так и эдак крутился средних размеров рыжий бес, чуть побольше шебуршуна, но поменьше Антипки. При виде Али он сунул в рот два пальца и залихватски засвистел, парни подняли головы и проводили глазами. 
    – Да это ссыкуха какая-то, – донеслось до неё. – Тебе делать нехрен? 
    – Да не свистел я!
    – А кто свистел, йопта. Я, что ли?!
    Аля нагнула голову пониже, пошла быстрее и зацепилась ногой за собачий поводок. Тётенька, выгуливающая пекинеса, пробурчала вслед какую-то гадость.
    Ну, вот и перекрёсток. Аля выждала, пока проедет несколько ближайших машин, и быстро выскочила на проезжую часть. Справа раздался резкий гудок.
    – Ты что, полоумная?! – на ходу крикнул ей таксист.
    Загудела ещё одна машина.
    Аля запустила через плечо монетами, и попала в микроавтобус. Водитель высунулся в окно и покрыл её матом.
    – Откуп! – крикнула Алька, сжимаясь – справа на неё неслась синяя вольво.
    – Хватайся! – дохнул в ухо знакомый бархатный голос.
    Прямо перед нею выросла косматая тень с углями глаз и длинными, до земли руками. И едва лишь Алька уцепилась за холку, чёрт оттолкнулся от земли и мощными прыжками помчался навстречу сигналящей машине. В лицо ударил ветер. Под шкурой Антипки, словно шестерни механизма, гуляли стальные мышцы.
    – А-а-а-а!!! – заголосила Алька.
    Вольво резко затормозила, за нею – вторая машина, раздался глухой удар и звон битого стекла. Чёрт с невероятной силой оттолкнулся от земли и бросил тело вперёд, прямо в лобовое стекло. Перед глазами выросло бледное женское лицо за рулём автомобиля, с открытым в крике ртом. Алька задохнулась, зажмурилась, ожидая неминуемого удара и смерти, и пронеслась насквозь. 
    
    ***
    Огни вечернего города слабо мерцали вдалеке, переливаясь, словно рой светлячков. Чуть поближе, за речушкой, светились окна и лаяли собаки в посёлке. Мельница примостилась прямо за греблей, на поросшем вербами берегу. Ничего в ней не было жуткого: обычное, довольно новое строение из красного кирпича – коробка под черепичной крышей. Во дворе – навес, под ним всё завалено белыми пластиковыми мешками. Журчала вода, с протяжным скрипом крутилось наливное колесо, громко кричали лягушки.
    – Тут, наверное, русалок полно? – дрожащим голосом спросила Аля, слезая с загривка Антипки. Руки тряслись, ноги были ватными и мягкими после поездки. Так сильно она даже на чёртовом колесе не пугалась.
    – Нет здесь русалок, – с заминкой ответил Безпятко, повернув к ней симпатичное молодое лицо. Он выпрямился, втянул руки, кровавые угли погасли и стали обычными, человеческими глазами. Тёмно-карими, с длинными ресницами. Антипка мазнул по Але взглядом, как ножом полоснул, и отвернулся. 
    – Вон дверь. Иди, – бросил он. – Мне и дела нет, о чём ты будешь спрашивать.
    – А ты меня подождёшь? – робко спросила Аля. Она немного отошла от поездки, но теперь смертельно боялась своих вопросов и возможных ответов. 
    – Подожду, – охотно ответил чёрт, глядя в сторону. – Прогуляюсь тут. 
    И ухромал в темноту.
    Алька подошла к двери. Дважды заносила и опускала руку, потом всё-таки постучала. Внутри гремели жернова, и стук попросту потерялся. Аля осмотрела дверь, нашла белую кнопку обычного электрического звонка и утопила пальцем. Видимо, кто-то заметил её манипуляции – замок щёлкнул, дверь открылась, и девочка зашла в саму мельницу.
    
    ***
    Антипка подождал, пока дверь захлопнется, и, прихрамывая, отправился под навес, к белеющей куче мешков. Он не торопился, посвистывал, поплёвывал, наконец, уселся на мешок с зерном и вытянул ноги. Волосатые, сильные и ровные, без каких бы то ни было копыт или когтей. 
    Вдруг один мешок зашевелился, разогнулся, встал, и оказался высоким, крупным человеком в белой одежде. Лицо его от самых глаз заросло светло-русой, густой и кудлатой бородищей, длинные спутанные волосы перехватывал кожаный шнурок посреди лба.
    – Ну что, отродье чертово, – ласково обратился пришелец к Антипке. – Когда долг отдашь?
    – А, Чугайстер, – поморщился, как от зубной боли Антипка. – Да отдам.
    – Ведь что, ганджа ты кульгава, вышло? Сам с картами явился? И сам сказал – давай играть. 
    – Ну, сказал, – Антипка сплюнул.
    – Сам продул мне скрипку сперва, после – банку дури и весь тютюн.
    – Продул.
    – А должен ещё сколько? – мужик приобнял черта за плечи, Антипка вздохнул и лихо засвистел мелодию «Венского вальса». 
    – Ты смотри, я больше ждать не буду, – продолжал тем временем мужик. – Мне и попа не надо со святою водой. Подстерегу тебя, да пригощу хлебушком из ствола. Помнится, так наши пращуры ваш род назад, у Пекло, спроваживали. 
    Мужик зевнул, широко распялив огромную пасть, полную чуть желтоватых крепких зубов. Антипку передёрнуло, он сморщил вздёрнутый нос.
     – Послушай, Чугай, – начал он. – Антипка сказал, значит сделает. Ты просил нявку? Будет нявка. Я помню о тебе. 
    – Так не осталось-то навья поблизости, – хмыкнул мужик. – Всё пережрал давно. Нявок, мертвяков заложных – никого нет. Сладкие они были. Сочные. 
    – А одминку не хочешь? – улыбаясь краем рта, подмигнул Безпятко. 
    – Сколько лет? – быстро спросил Чугайстер. 
    – Тринадцать.
    – Жирна?
    – Сиротка, – протянул Антипка.
    – М-да, сироты жирными не бывают, – Чугайстер почесал громадной ручищей в колтунах на бороде. – Где взял?
    – Твоё какое дело? – поморщился Антипка. 
    Громко хлопнула дверь мельницы. Чугайстер поднял голову и сильно втянул воздух носом. Его ноздри широко, как у лошади, раздувались и опадали. Затем громко, по-лошадиному всхрапнул, коротко заржал и снова принюхался.
    – По рукам! – сказал он, наконец, и с силой хлопнул Антипку по ладони. – Смотри же, заведи её в лес, подальше, а дальше ты свободен – долг прощаю. Если доволен останусь, и скрипку отдам.
    – По рукам, – вздохнув, ответил Безпятко. 
    Чугайстер поднялся, дал Антипке пиявочку в лоб, да так, что чёрт чуть с мешка не свалился, взмахнул руками и огромной белой совой полетел к чёрной кромке леса вдалеке. 
    – И не поверить, что когда-то человеком был, – произнёс в пустоту Безпятко, почёсывая ушибленный лоб. – А теперь? Навьё всё повыел в округе, скрипку мою, заиграйку, отнял, собака бешенная. Вот скормлю ему девку и заберу свою скрипку, даром, что ли, столько её мастерил. 
    Чёрт вздохнул и вдруг прислушался.
    – Чу? – спросил он сам себя. – Песня?
    
    ***
    В мельнице всё белым-бело от муки, рассыпанной по полу, – словно снег выпал. Шумело, скрежетало, гудело – это тёрли зерно жернова. Мучная пыль летала в воздухе и, словно мелкие белые мошки, роилась вокруг тусклой лампочки без абажура. Или это были настоящие мошки? Алька чуть поколебалась и пошла прямо по белому, оставляя за собой следы.
    – Хозяин? – позвала она. 
    – Сюда иди, – донеслось из угла.
    Аля повернула на голос и в закутке, под лестницей, обнаружила белую от пыли конторку с яркой настольной лампочкой, а за нею – седого как лунь старика в очках на длинном носу и рубахе-толстовке. Старец самым внимательным образом изучал какие-то бумаги и что-то высчитывал на калькуляторе.
    – Здравствуйте! – начала Алька. – Я хотела спросить…
    – Не мешай, – бросил старец. – Вот барыга чёртов, – продолжил он через минуту, – сколько лет дела с его пекарней веду, а всё объегорить норовит. Снова накладные сракой писаны… Куда делось четыре мешка?! 
    – Да, куда? – поддакнула Алька и улыбнулась. 
    Старец отложил накладные и поглядел на неё поверх очков, отчего сразу стал мучительно похож на учителя физики, Джоуля.
    – Що тоби, навья кровь? – спросил он, внимательно разглядывая Алю. – Що хочешь знаты? Спрашивай чётко, по существу. 
    Алька сглотнула и сжала руки вместе.
    – Что мне сделать, – выпалила она, – чтоб мамка выздоровела, не пила больше водки и меня назад забрала?
    Ответ последовал незамедлительно, как в детской игре, когда ловишь мяч и говоришь первое, что приходит в голову.
    – Тому не надо мать спасать, кто без матери на свет пришёл, – не раздумывая, произнёс старец. 
    Аля ожидала какого угодно ответа, кроме полученного, и теперь тупо смотрела на него, даже рот открыла. 
    – Как это без матери? – глупо осведомилась она.
    – Поле – мать, отец твой – ветер, – изрёк мельник и снова вперился в накладные. 
    – В каком смысле? – промямлила Аля. 
    – Ще раз скажу: задавай прямые вопросы, – безразлично произнёс старик и буднично защёлкал калькулятором.
    Гром не ударил, молния не сверкнула, но каждая клеточка Алиного тела теперь дрожала. Всё так же гудела, скрипела и стучала мельница, а девочка стояла ни жива, ни мертва. Откуда-то выплыл и принялся крутиться в мыслях неуместный идиотский стишок: «Осень настала, холодно стало, чья-то корова забор обосрала…»
    Как же так? Она ведь помнит себя маленькой! Даже папу немного помнит!
    – Кто я? – наконец выдавила она.
    – Одминна дытына, одминчук, – снова без промедления ответил старец. 
    «Птички гавно перестали клевать…»
    – Что это значит?!
    – Подкидыш навий. Росла бы в поле – была бы поветрулей, а так, ни человек, ни нявка – что попало.
    – Я не понимаю!!! – заорала Алька, перекрикивая грохот жерновов, и со всей силы ударила кулачками по столу. – Я не разбираюсь в вашей хрени!!!
    «Выйдешь бывало, откроешь хлебало…» В воздух поднялось небольшое облако мучной пыли. Мельник положил очки на документы и сцепил руки на животе.
    – Дикая баба тебя подкинула человеческой мамке, а родное дитя забрала, – будничным тоном пояснил он. – В детстве ты часто болела. Хилая росла.
    – Ну и что?! – крикнула Алька и заревела. Слёзы покатились ручьём. – Все болеют!
    – Вскоре отец запил, бросил работу, допился до чертей и похмелился уксусной эссенцией, – устало продолжил мельник. – Как всегда, если в доме одминчук.
    – Неправда! – всхлипнула Аля. – Папа от сердца умер!
    – Эссенцией похмелился, – поморщился старик. – Мать начала чёртовым зельем горе заливать, всё поминки справляла. Скоро им вместе быть. 
    «Ну и погода, мать-перемать!» – терзал Альку проклятый стишок. Слёзы лились нескончаемым потоком, но от последних слов старика в голове что-то щёлкнуло, и словно свет забрезжил.
    – А что мне… сделать, чтобы… человеческая мамка живой… осталась и пить… бросила? – пытаясь подавить рыдания, повторила она.
    Мельник, казалось, удивился её упрямству, но и в этот раз ответил немедленно: 
    – Верни ей то, что было украдено. 
    Он поморщился, со вздохом водрузил очки на нос и взял свои накладные в знак того, что аудиенция окончена.
    – До свидания, – всхлипнула Аля. – Спасибо вам…
    – Идиотка!!! – вдруг заорал совершенно спокойный только что старик.
    Он мгновенно и неведомо чего рассвирепел, флегматичное лицо перекосилось от ярости. Мельник неожиданно резво для его возраста вскочил и так грохнул калькулятором об стол, что во все стороны полетели кусочки пластика. Алька припустила наутёк, ей вослед понеслись непонятные ругательства.
    – Маразматик, старый хрен! – буркнула она, выскочив на улицу, и хлопнула дверью.
    
    ***
    Антипки нигде не было видно. Аля спустилась к реке, чтоб немного отдышаться от «хренового приёма» мельника. Где-то неподалёку коротко заржала и утихла лошадь. «Ни то, ни сё», – подумала Алька о себе, присев на корточки у чёрной кромки воды. Сразу стало сильно обидно, и она расплакалась. 
    Раньше Аля часто думала, что жизнь к ней несправедлива. На кружке по народным танцам, который посещала в Доме детского творчества, с завистью смотрела на домашних детей. Их приводили трезвые, хорошо одетые мамы с красивыми причёсками. Иногда кого-нибудь приводил отец, ждал в коридоре и пахнул табаком. Алька приходила и уходила сама. Другие жили в заботливых, любящих семьях, почему именно ей попалась пьющая мать? 
    Чужие мамы Алю искренне жалели и приносили какие-то обноски, которые не нравились и не были нужны – спонсоры закупали для интерната хорошие, новые вещи на рынке и в стоке. Спонсоры норовили перещеголять друг друга: оплачивали поездки, дарили интернату компьютеры, телевизоры, дивидишки, фрукты и конфеты – ящиками. И никто из них ни разу не взял в свою семью ребёнка. Даже на выходные. Только воспиталки иногда. Других детей. Алю почему-то никогда не брали – это была вторая несправедливость. 
    Третья – у неё не было подружек. Девчонки кучковались по двое, трое, о чём-то секретничали, хихикая, но с Алькой делиться тайнами не спешили. Не обижали, но и в компанию не звали. 
    Теперь вдруг оказалось, что пьяная мама, которую Аля всё равно любила, просто чужая несчастная женщина, и страдает по её, Алиной, милости. Украла нечисть родного ребёнка, подменила, чем придётся. Поветрулей, что ли. Быть может, сейчас её родная дочка стоит где-то у окна, рисует пальцем по стеклу, и мечтает оказаться хоть в каком-нибудь, но доме... 
    Без вины виноватая Аля тихо всхлипнула. 
    
    – Чого ты плачешь? – раздался рядом звонкий голосок.
    Аля вытерла глаза рукавом кенгурёшки и обернулась. 
    Сзади стояла белокурая малышка лет пяти, с замурзанным миловидным личиком, в рубашонке до колен. Не чёрт, не бес-шебуршун, а прехорошенький ребёнок. За правым ухом у девчонки залихватски торчала большая садовая ромашка, за левым – василёк. В руках она держала букет полевых цветов.
    – Жить мне сложно, вот и реву, – просто ответила Алька, разглядывая ребёнка. 
    – А ты помри, – совершенно серьёзно посоветовало дитя, подходя ближе.
    – Может, и помру, – вздохнула Аля. – А ты? Что тут делаешь в такое время?
    – Барвинка шукаю, – ответила малышка и поджала нижнюю губу. – Мамка меня обидела – веночка не зробыла. 
    Обиженная жизнью Аля громко высморкалась в несвежий платок и протянула руку за цветами.
    – Давай сплету! – предложила она. 
    – Ой! И с барвинком?! – обрадовалась девчонка.
    – Ага, – кивнула Аля. 
    Вытерла последние слёзы и полезла в карман джинсов – там уже неделю валялся полезный шнурок. Второй бесследно потерялся – видимо, попал в Антипкину сумку.
    Девчонка примостилась рядышком, на камне, сунула в рот большой палец и стала смотреть, как Алька складывает цветы в пучки по три штуки, пучки увязывает в венок, переплетая стебельками, перевязывая шнурком. Всё, как учили на кружке по рукоделию. Девчонка подалась вперёд, чтобы лучше видеть, и натянула рубашку на колени. Теперь из-под подола торчали босые ноги с грязными пальцами. «Наверное, тоже мать – пьяница», – подумала с горечью Аля. Мало, что ли, сама босиком отбегала?
    – Не простудишься? – спросила она тоном старшей и умной.
    – Це як? – удивилась девчонка. 
    Венок получился на славу – высокий и крепкий, цветами наружу – листьями вовнутрь. 
    – Держи, – сказала Алька с гордостью, и водрузила рукоделие на белёсую голову. 
    Замурзанная мордаха расплылась счастливой улыбкой.
    – Як добрэ стало! – воскликнула девчонка. – Я тоби за це «Подолянку» заспиваю!
    – А может, провести тебя домой? – усомнилась Аля, но девчонка уже раскинула руки, как для хоровода, и поплыла в танце, ловко перебирая босыми ножками. 
    – Дэ-эсь тут була подоляночка… – зазвенел в ночи тонкий голосок. 
    – Дэ-эсь тут була молодэсэнька! – подхватила Алька знакомый с детства мотив. – Тут вона си-ила, тут вона впа-ала, до земли припала…
    – А, вот ты где! – весело сказал Антипка, выныривая из темноты. 
    И увидел девчонку. 
    – А ну брысь отсюда, погань! – грозно рявкнул чёрт.
    Песенка оборвалась. Подоляночка, как уже успела назвать ребёнка Аля, прыжком повернулась к Безпятке, оскалилась и зашипела, как животное. В лунном свете блеснули длинные зубы, острые и белые. Алька ахнула. Девчонка пятилась, скалясь на чёрта и выставив для защиты руки с кривыми когтями на пальцах.
    – Брысь отсюда! – повторил Антипка, поднял булыжник и запустил в ребёнка. – Пристала, дрянь такая!
    Подобрав подол, Подолянка проворно отбежала, остановилась у валуна и крикнула:
    – Да я ж поиграть тилькы! 
    – Пошла отсюда, пошла! – чёрт запустил ещё одним камнем. – Знаю я ваши игры!
    Девчонка ловко отскочила от камня, потом понурилась и побрела в луга. Некоторое время русая головёнка в широком венке белела в темноте, затем превратилась в блуждающий огонёк. Огонёк мигнул пару раз вдалеке и погас. Безпятко сердито сплюнул и вырастил небольшой чертополох. 
    – Кто это? – спросила Алька, и быстро пошла прочь, стараясь выбраться от реки на утоптанную тропинку. 
    – Потерча, – поморщился Антипка, хромая вслед за ней. – Некрещёным дитя померло, вот и бродит, дрянь. Уж она бы тебя завела… Лет сто назад весь луг в огоньках ихних был, потом повывелись. Ты мне лучше скажи, спросила ты у Хрена, что хотела?
    Тропинка ушла вверх. Чёрт запрыгнул на пригорок и галантно подал Але руку, помогая взобраться. Рука у него была сухой и тёплой, совсем человеческой.
    – Спросила, – ответила Алька задумчиво, да так и пошла с Антипкой за руку.
    Тропинка от мельницы пересеклась с другой, ведущей через мост и на село. 
    – И что теперь? – весело осклабился Антипка. – Назад пойдёшь, в интернат? На трассу вывести?
    Он потряс её ладонь.
    – Выведи меня туда, где родное дитя моей матери, – быстро сказала Алька и забрала руку. Секунду подумала, достала из кармана последнюю гривну и бросила за левое плечо.
    – Откуп!
    Антипка с весёлым смехом подобрал монету и вложил ей в ладонь. 
    – Ты думаешь, я помогал, потому что ты заплатила? – доверительно спросил он. – Просто ты мне нравишься, вот и всё. Тебе когда-нибудь говорили, что ты красивая девушка? С личиком, как у ангела.
    Таких речей Аля ещё не слышала, поэтому покраснела и с чувством неловкости ещё раз забрала у Безпятка руку.
    – Да какая из меня девушка, – сказала она. 
    – Как мечта, – ответил Антипка с самым серьёзным видом. – Это я хромой уродец и страшно комплексую рядом с тобой.
    И сразу стал казаться Альке совсем симпатичным. 
    – Значит, отведёшь меня? – уточнила она. 
    – Конечно! – кивнул Безпятко, – Только туда пешком надо. А то не засчитается. Вот прогуляемся с тобой мостом, через село и до леса. В лесу свою сестрицу сводную и найдёшь. Прямо к ней тебя и подведу. 
    – А зачем через село? – нахмурилась Алька.
    – Потому что ты на прогулке, а я на работе, – ответил Антипка, легонько щёлкнув её по носу. И подставил Але пушистый локоть – уцепиться. 
    
    Вскоре Алька уже взахлёб рассказывала Безпятке о старом мельнике, чёрт внимательно слушал, не сводя с Али смеющихся глаз, и согласно кивал.
    – Он по договору с батькой, – пояснил Антипка, – в обмен на всезнание, обязан отвечать правду на любой, прямо поставленный вопрос. Хорошо, что люди этого не знают. Да и я за старым Хреном приглядываю, а то, бывало, попадал в ситуации. Последняя была – как игрушка. 
    Антипка хихикнул.
    – Поехал Хрен в город, деньги в банк положить. А в банке мужик какой-то ругается, и вдруг поворачивается к нему, и кричит: «Когда я уже сдохну?!». Ну, Хрен ему возьми и скажи подробно, когда и как. А мужик возьми и окажись прокурором, и эти подробности его в самое темя поразили. Еле я задурил прокурору голову, пришлось товарищей на помощь звать. Умаялись втроём, пока положили с белой горячкой!
    Аля улыбнулась, подумала и спросила.
    – А почему он кричать стал, когда я прощалась? 
    – Это он от слова «спасибо» взбесился, – растолковал Безпятко. – Ведь «спасибо» значит «спаси тебя Бог». Начни Он Хрена сейчас спасать, ох и плохо старику придётся! Одной подагрой не отделается!
    Слова его не были смешными, но, договорив, Антипка расхохотался так весело и заразительно, что Алька засмеялась вместе с ним. 
    
    У первого же сельского дома Але вновь попался шебуршун. Он сидел возле дырки в заборе и дразнил дворового пса. Его товарищ примостился на яблоне, в соседнем дворе, и палкой сбивал яблоки, те гулко падали и, сочные, кололись на куски.
    – Стой тут, я сейчас, – сказал Безпятко Альке. Достал откуда-то из воздуха свой мешочек для трудов и юркнул в первую калитку.
    Алька потопталась на месте и неторопливо пошла вперёд, по узкой сельской улице.
    – Не ходи за ним, – раздался громкий шёпот из поросшей лопухами канавы под забором богатого нового дома.
    – Что? – Алька остановилась.
    – Не ходи за ним! – из-под лопуха высунулся высокий венок, за ним – белокурая растрёпанная чёлка и замурзанное личико. 
    – Я бигла, бигла, думала, не догоню, – сказало, вылезая, потерчатко.
    Аля тут же вспомнила острые зубы и животное шипение Подоляночки, отскочила и громко взвизгнула. Потерча немедленно юркнуло назад в канаву и зашуршало лопухами, убегая. 
    – Что кричишь? Что такое? – рядом с ней проявился Безпятко, на ходу пряча в мешочек початую пачку сигарет и чайную ложку.
    – Представляешь? Потерчатко за нами шло, – пояснила перепуганная Алька.
    – Вечно привяжутся! – взволновался Архипка. – А что хотело? Не кушать ли? Ты не смотри, что она малышка!
    – Не знаю, – сказала Аля. – Я увидела и сразу закричала. Страшно ведь.
    – Ну, так пошли скорее! Со мной тебе бояться нечего. 
    Безпятко оглянулся по сторонам, приобнял Альку за плечи и быстро повёл по селу.
    
    В воздухе крепко пахло сеном и свежим навозом. Под ногами чавкала грязь от недавнего дождя, лениво брехали собаки. Везде было тихо и пусто, село спало, только раз навстречу попалась баба с мрачным выражением лица и ведром воды. Антипка сразу увлёк Алю в густую тень и прижал палец к губам: тс-с-с… В ведре у бабы происходило целое сражение: там плескалось, бурлило и булькало, на поверхности мелькали тонкие хвосты и лапы, а баба шла вразвалочку, как ни в чём не бывало, и супилась.
    – Это рыба или жабы? – шепотом спросила Аля у Безпятки. 
    – Какое там! – хохотнул чёрт. – Это криксы. Ночницы. Баба с невесткой разругалась, вот и пошла за водой ночью. Несёт их в дом специально, из вредности. Теперь криксы сны пожрут – дети спать не будут. Кричать станут ночами, невестку до истерики доведут. Свекрухе того и надо, а на внуков плевать.
    – Вот гадкая баба! – возмутилась Аля.
    – Моя клиентка, ага, – согласился Антипка. – Люблю гадких баб. Чем гаже баба, тем лучше. И хорошеньких одминчат люблю…
    И подмигнул Альке с самым приятельским видом. 
    
    Они подождали, пока баба скрипнет своей калиткой, и пошли дальше. 
    Больше Антипка Алю не бросал, только раз прильнул к дыре в заборе, посмотрел сам и поманил пальцем девочку. Она приблизилась, заглянула и увидела самую мирную картину. На лавочке в беседке, под круглым фонарём, сидели парень с девушкой. Рядом с ними разместилась дородная краснолицая мамаша. Она что-то писала на бумажке, молодёжь держалась за руки и уныло смотрела.
    – Не спят. К свадьбе готовятся, гостей считают, – шепнул на ухо Альке чёрт и хохотнул. – Сейчас повеселимся!
    И прежде чем Аля успела отскочить от дырки в заборе, запел высоким тенором, да так громко, что, наверное, пол улицы разбудил.
    – А зацвела била рожа! Да ни на що не гожа!
    Во дворе громко ахнули, что-то упало. Алька в ужасе бросилась прочь.
    – Що мати, що дочка! – голосил Антипка. – Як дырява бочка!
    Аля со всех ног убегала. Догнал её хохочущий Безпятко только на краю села, у колодца.
    – Зачем?! – укоризненно сказала запыхавшаяся девочка. – Какое тебе дело?
    – Работа такая, – весело пожал плечами Антипка. – Да не парься! Покашляют и спать пойдут. Сейчас никто по целке не горюет, это раньше бы девку всем селом затюкали. 
    – Всё равно так плохо делать, – упрямо повторила Аля. – Ведь ты бы не хотел, чтобы у тебя самого крали вещи и гадости устраивали? А другим пакостишь.
    – Моя ты душка! – вкрадчиво сказал Антипка. – Птичка небесная ловит вредных букашек и приятно щебечет. Мышка грызёт плинтус и портит продукты. Кошка ловит как птичку, так и мышку, мурлычет на коленях. Каждый занимается своим делом. А я – чёрт. Понимаешь? 
    И поцеловал Алину лапку в пупырышках, с обгрызенными ногтями. 
    – Отважусь посоветовать, – закончил он, – поступай по уму, по совести, по сердцу – как считаешь нужным. Но, не жди, что к тебе отнесутся так же. 
    Он смешно подпрыгнул, церемонно поклонился, и Алька невольно улыбнулась, уж очень Антипка был забавным и симпатичным. 
     – Ну что, пошли? – он вновь подставил локоть. Алька вздохнула и взяла его под руку.
    – А долго нам ещё? – спросила она.
    – Да недолго. Вот, через поле перейдём, и будем на месте. Там найдёшь, что ищешь, да и я утешусь.