Автор: Мари Пяткина

ПОМОЩНИК 

2 часть

(сказка для взрослых) 60 т.з.

***
    Поле оказалось перепаханным и, после дождя, непроходимым. Алька быстро увязла, кроссовки облипли землёй и стали неподъёмными. Только босой Антипка шагал по-прежнему бодро, даже хромать стал меньше.
    – Погоди, – наконец сжалился над Алькой он. – Тут была наша тропка, иди по ней. Главное, не оборачивайся. Иначе каждый, кого ты встретишь, отнимет у тебя пять лет жизни.
    И в самом деле, вывел Алю на отличную, утоптанную тропу. Видимо, от посёлка к лесу и обратно регулярно ходили. 
    
    
    Сыто и свежо пахла сырое осеннее поле. Прелой травой, картошкой, чабрецом и чернобылем, ветром и недавним ещё, летним солнцем. Аля глубоко вдохнула, и смутное, как лёгкий вечерний туман после жаркого дня, слабо знакомое чувство шевельнулось у неё в животе, чуть выше пупка. Альке показалось, что она уже была здесь когда-то давно, с кем-то, кого пыталась вспомнить, и никак не могла. И ветер, сырой и тёплый, дышал ей в лицо полынью. Аля вздохнула. Потом подумала о сводной сестре. Если та среди нечисти выросла, то какой стала? Дикой, как Маугли, или просто странной? Она в пол-уха слушала весёлую болтовню Антипки, позволяла вести себя под руку и размышляла, поэтому пропустила тот момент, когда чёрт встревожился. 
    – Ты что, не слышишь? – повторил Безпятка нервно. – Иди вперёд и подожди меня чуть дальше.
    И сразу же ударил порыв ветра такой силы, что чуть не сбил Альку с ног. Она закашлялась, а когда протёрла глаза, увидела, что к ним стремительно несётся странное создание. Довольно большое и чёрное, с громадными кожаными крыльями и длинным тонким хвостом. 
    – А лучше беги, – сказал Безпятко. – Это вихор!
    Ветер усилился. Существо опустилось прямо перед ними на тропу, и по-человечески, на двух ногах, пошло навстречу с решимостью, не предвещавшей ничего хорошего. 
    Антипка отпустил Алькину руку и попятился, Аля замерла, как перепуганный зверёк.
    Это был человек, поросший длинным чёрным волосом (куда волосатее Безпятки). С длинной чёрной бородой, заплетённой в косу. За ним по земле волочились крылья и лысый кожаный хвост. Самым страшным Але показалось то, что живота у мужика не было. Вместо живота зияла огромная дыра, в которой, прямо в воздухе, болтались какие-то бесхитростные внутренности и столб позвоночника. Алька хотела завизжать, но задохнулась от запаха гари, снова ударившего ей в лицо с невероятной силой. Теперь ветер пах не полынью, а горелым торфом.
    Вихор быстро шёл мимо Али, прямо к Безпятке.
    – Уходи, Алька! – сказал Антипко, ссутулился и упёрся в землю длинными руками. Его лицо исказилось и стало звериной мордой, глаза загорелись. 
    – Що, чёрт хромый, не наибэш - не проживэш? – басом спросил страшный мужик на ходу, распахнул крылья, бросился на Антипку, и словно буря поднялась.
    За спиной у перепуганной, дрожащей Али завязалась драка. Там рычали, возились, швырялись, кричали, что-то каталось, и непрерывно завывал ветер.
    – Золото, ты говорил?! – с натугой кричал вихор, и его голос гремел, как колокол. – Буланое твоё золото, скотина хромоногая, трясця твоей матери!
    – Всрався, тай криво! – орал Антипка, отбиваясь. – Я сам не знал! На вид как золото!
    – Чтоб твоею мордою просо молотили, падлюка клышонога! – гремел вихор и, кажется, лупил Алиного товарища.
    – Чтоб меня гром побил, если вру! – завизжал Антипка на высоких нотах.
    И Алька не выдержала. Она повернулась и бросилась на помощь Антипке в тот момент, когда вихор сидел на нем верхом и душил. 
    – Оставь его в покое! – закричала она, подбегая, и со всей силы влепила вихру пощёчину. 
    Аля была готова, что теперь чудовище бросится на неё, но к великому изумлению, здоровенный мужик растерянно посмотрел широко распахнутыми глазами, упал с Беспятки и замер чёрной кучей. Ветер сразу утих, словно его и не было.
    Антипка, держась за горло, с трудом поднялся на ноги и принял свой человеческий облик. Алька всхлипнула и хотела ударить лежащего вихра ещё раз, но Безпятко успел схватить её за руку и удержать.
    – Нет! – прохрипел он. – Второй раз бить нельзя, иначе оживёт!
    Аля непонимающе смотрела.
    – Вот молодчина, одминка, как ты меня выручила! – похвалил её Антипка, погладил по голове и принялся деловито шарить вокруг неподвижного вихра.
    – Так что же, я его убила? – изумлённо спросила девочка.
    – И очень правильно сделала, считай, ты меня спасла, и я теперь твой вечный должник, – проговорил чёрт. – Да где ж оно… Тут должно быть, неподалёку.
    – Как же так?!
    – Да так, что если дать вихру ляпаса, он сразу и помрёт. Но если дать второго, оживёт снова. Ага-а!
    Он, наконец, нашёл, что искал. Это была чёрная кожаная сумка. Антипка раскрыл её и вынул довольно большой горшок.
    – Вот! – произнёс он довольным голосом и прокашлялся. – Молодец, одминка, так мне помогла! 
    Он развязал свой мешочек для трудов и пересыпал туда из горшка целый водопад золотых монет, затем отбросил пустую посудину прочь и оттопырил руку. 
    – Идём?
    – А за что он тебя так бил? – осторожно спросила Аля.
    – Бо дурный, – пояснил Безпятко. – Я ему выменял зубы с повешенника, он взял, а теперь говорит, что булан. Так у кого из нас горшок с золотом? Кто в нём должен разбираться? Зачем их брал, вилупок, зубы эти? Чтоб потом меня бить?
    Аля заподозрила, что Антипка чего-то не договаривает, к тому же, она ясно видела, как он ограбил вихра. Но до лесу оставалось совсем мало идти. «Никто ведь меня не заставляет с ним дружить в дальнейшем, – подумала девочка. Затем вспомнила, что друзей у неё и вовсе нет. – А даже, если и так, может, получится его исправить…» 
    И взяла Антипку под руку.
    
    ***
    Под ногами мягко хрустела опавшая хвоя. Близилось утро, лес замер, погрузившись в особенно глухую и тихую предрассветную тьму. Сперва Антипка вёл Алю еле заметной тропой, а потом и вовсе без дороги. Она то и дело спотыкалась о пни и упавшие большие ветки, царапалась о колючки кустов, которые, казалось, специально хватали за пуловер, стремясь порвать, поцарапать, проткнуть. Безпятка злился и был грубым. Куда подевалась его добродушная улыбка? Он больше не держал её за руку и не подавал своей, не шутил и не корчил забавных рожиц. Теперь Безпятка смотрел с ядовитой ухмылкой и с вызовом. Аля никак не могла понять, что она сделала не так и почему он сердится?
    - Резче двигайся! – то и дело кричал Антипка. – Ползёшь, как черепаха!
    - Но мне плохо видно куда идти, - оправдывалась девочка.
    - Поршнями шевели! – фыркал Безпятка и плевал сквозь зубы. 
    Они спустились в небольшой овражек, поросший бузиной и орешником. Где-то наверху, над Алиной головой, сорвалась с дерева и с громким шелестом упала сырая шишка, Алька вздрогнула. 
    - Чего ты дёргаешься? – крикнул Антипка. – Уже пришли.
    - Да? – Аля удивилась и встревожилась. – И где?
    - Да вот! 
    Антипка отошёл на шаг и быстро разворошил крепкими босыми ногами старые листья и влажную землю. 
    Прямо перед Алькой слабо белел маленький скелет. Она в ужасе попятилась, затем заставила себя подойти и наклониться, чтобы лучше рассмотреть. Да, когда-то это был настоящий ребёнок. Многие косточки раскрошились, видимо, над ними поработали чьи-то острые зубы.
    - Но, как же так? – только и смогла произнести она. 
    - А никто и не говорил, что ты найдёшь сестру живой и здоровой, - неприятно-ласково произнёс Антипка. – А теперь давай прощаться!
    Он быстро наклонился, схватил Альку за плечи и смачно поцеловал в самые губы, даже сунул ей в рот горячий влажный язык. Аля обеими руками сердито отпихнула Антипку, плюнула и вытерла рот рукавом. 
    - Да как ты…!
    И вдруг увидела, что в паре метров от них стоит громадный, седой как лунь, волк. Глаза зверя светились яростно и жутко, мёртвым фосфорным цветом.
    - Мама… - сказала Алька севшим голосом. – Мама-а!!! – закричала она.
    Волк фыркнул и стал трансформироваться. Лапы вытянулись в руки, большая волчья башка расширилась ещё и превратилась в кудлатую, светловолосую человечью голову. Огромный мужик в белой одежде поднялся с колен и отряхнул с ладоней прилипший мусор. Выглядел он почти обычным: ни клыков, ни когтей, но при виде него у Али внутри всё замерло от дикого животного ужаса
    - Пойдёт, - кивнул мужик Антипке, который с самым невозмутимым видом посвистывал в сторонке. – Пахнет она хорошо. Даже отлично. Долг выплачен, иди куда хочешь.
    - Скрипку отдай, - мрачно подал голос Антипка. – Девка – высший сорт.
    - Тоща, - помотал головой Чугайстер, разглядывая перепуганную Альку.
    - Зато сладкая, - торговался Антипка. – Я разок лизнул. Отдавай скрипку, я её мастерил двести лет.
    - Чёрт с тобой, ракло клышоногэ, - махнул рукой Чугайстер. – Приходи завтра в берлогу, отдам.
    - Антипка, - сказала Аля тихо, заглядывая в симпатичное лицо Безпятки. – Как же так? Ведь ты говорил, что я тебе нравлюсь?
    - Конечно нравишься, - ухмыльнулся тот. – Не будь я Чуге должен, сделал бы из тебя хвойду. Научил бы курваться, ты бы полюбила это дело. Ну, прощай!
    - Да как так можно жить?! – закричала Алька и заплакала. – Ведь я тебе доверилась!
    Антипка пожал плечами.
    – Да ты ведь знала, с кем пошла. А я тебя и не обманывал, - произнёс он, ссутулился, втянул в плечи голову и, оттолкнувшись длинными руками, бесшумно канул в темноту.
    Алька быстро повернулась к жуткому мужику и стала пятиться.
    - Ну что, - сказал тот, делая шаг к девочке. – Пошли умирать, навья кровь. 
    Алька пятилась, а Чугайстер быстро и шумно приближался, ломая огромным телом ветки орешника.
    - Отпустите меня, пожалуйста! – взмолилась она, заливаясь слезами.
    Он настиг Альку, схватил поперёк тела, взвалил на плечо и стал выбираться из овражка. 
    - За одну тебя ногу возьму, за вторую дёрну, – говорил Чугайстер, продираясь сквозь кусты бузины, - Раз – и отмучилась. А я ещё помучаюсь на белом свете. Думаешь, мне хорошо с такой жизнью? Одна мне радость – навьё. Я до вас ласый, как кот до мышей…
    Девочка отчаянно завизжала, замолотила его кулаками, изо всех сил лягаясь, но без толку. Чугайстер быстро волок её куда-то, наверное, в ту самую берлогу. Аля извернулась и укусила мужика за плечо, изо всех сил сжав зубы. Тот выругался и отвесил ей такую оплеуху, что голова загудела, словно улей. Алька сразу ослабела, смирилась и безвольно повисла. 
    
    Белый комок скатился откуда-то сверху, прямо под ноги лесному великану, зашипел и кинулся, полный ярости. 
    - Курва мать! – выдохнул Чугайстер, и мотыльнул ногой. 
    Потерчатко отлетело на несколько метров, но тут же вскочило на ноги, оскалилось и снова бросилось в бой. Девчонка вихрем поднеслась и вцепилось Чугайстеру чуть повыше щиколотки зубами и когтями. Великан заорал и, как мешок, бросил Альку на землю. Та больно ударилась плечом о какой-то корень и вскрикнула. Чугайстер огромной рукой оторвал от себя потерча, с силой отшвырнул и нагнулся к Але. 
    - Вспоминай! - крикнула Подолянка, вскакивая, громко зашипела и прыгнула, как дикая кошка. – Вспомни, кто ты есть! 
    С растрёпанной белокурой головы свалился венок и покатился к Альке. В голове гудело после оплеухи. Она беспомощно смотрела на увядшие васильки и барвинок, пока Чугайстер с утробным волчьим рыком снова отрывал от себя потерча. Теперь он держал Подолянку за волосы на вытянутой руке, та шипела, плевалась и размахивала руками, пытаясь добраться до его лица, беспомощная и удивительно маленькая в огромной руке.
    А потом случилось страшное. Чугайстер широко открыл рот. Затем его челюсти щёлкнули и пасть распахнулась в два раза шире, словно у змеи, стала размером с саму его кудлатую голову. Чугайстер поднёс потерча к огромной этой пасти и проглотил целиком, словно таблетку или жвачку. Горлом, грудью великана прошёл огромный комок и замер в животе. Он постоял секунду, дважды дёрнул башкой, захлопывая пасть: сперва до нормальных размеров, затем полностью; и медленно повернулся к Але. 
    Бесчувственными руками вцепилась она в Подолянкин венок, сладко пахнущий луговыми цветами, перечной мятой, светлой осенней грустью и, немного, тленом. И вздрогнула, словно её ударили наотмашь. Перед глазами поплыли разноцветные круги, тысячи запахов ударили в нос и закружили. Тысячи звуков наполнили уши. Заломило голову и спину, огнём запекло в каждой клеточке. Это, неотвратимо, как оползень, нахлынула и затопила память тела. А потом всё исчезло и стало как раньше. Как много лет назад.
    - Стой, где стоишь, заклятый, - тихо сказала она, поднимаясь на ноги. – Иначе пожалеешь. Я тебе не потерча и не мавка...
    
    ***
    Край серого, затянутого тучами неба, слабо осветился восходящим солнцем, холодный свежий воздух стал прозрачным.
    Антипка остановился у богатой хаты, обнесённой красивым кованым забором на замке, подумал, зайти или нет. Заходить почему-то не хотелось, поэтому он просто взял тонкую веточку, поглубже запихнув её в замок и сломал. Постоял ещё немного, и вдруг стал теребить замок, всячески стараясь вытащить веточку назад. Та, разумеется, застряла, и не хотела поддаваться. Тогда Антипка, пользуясь острым когтём как отвёрткой, отвинтил болтики, разобрал замок, тщательно выбрал все кусочки древесины, продул и собрал назад, после чего с изумлением уставился на исправленный им механизм. 
    Он зачем-то вернулся к колодцу, постоял там, почесался, вздыхая, потом свернул в переулок, ведущий прямо к небольшой сельской каплычке, и побрёл, сутулясь и хромая. 
    У церковной ограды Антипка остановился, положил на землю мешочек для трудов и обеими руками схватился за прутья, да так, что поросшие черным волосом пальцы побелели. 
    - Помилуй мя, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое, - скороговоркой произнёс он, упал на колени и заплакал. - За что же мне такая доля, что я хуже всех на свете, даже самой распоследней собаки? Зачем я такой? Почему Ты меня не ангелом, или даже человеком не создал? Зачем я кидаю каждого, кто мне встретится? Сколько, Господи, мне ещё ходить по земле? Может, хватит уже? Найдутся другие, кто послужит.
    Каплычка молчала, кругом было тихо.
    - Смертию смерть поправший, ведь я всё понимаю, - бормотал Антипка и гулко бился лбом в ограду, слёзы градом катились по его лицу, - Я не прошу всепрощения, знаю, что не будет мне его. Но сжалься надо мной, Вседержителю, ведь и я Твоя тварь, как и всё, Тобою созданное. Позволь мне хоть в Пекло вернуться! – крикнул он. 
    За сырую землю упали первые крупные капли дождя.
    - Дай мне забвения, Господи! Не могу-у-у больше я-а-а! – тихо провыл Антипка, вжимаясь лицом в ограду. Небесная вода хлынула ливнем. 
    - Или, даже, небытия… - добавил Безпятка шепотом, и шерсть на его теле встопорщилась, отчего от затылка и до крепкого зада протянулась тёмная вздыбленная полоса.
    Тихо зарокотал, усиливаясь, гром. Антипка вздрогнул всем телом и низко опустил голову.
    - Верую, Господи, - шепнул он. – И трепещу. 
    Кривая полоса молнии разорвала надвое грозовое небо, ударила в землю, наполняя озоном воздух. На мгновенье всё осветилось и вновь погрузилось в рассветную полутьму. 
    
    Все черти очень боятся молний. Антипка был готов к немедленной смерти, поэтому с удивлением огляделся, обнаружив, что по-прежнему жив. Зато неподалёку от него стоял красивый и серьёзный юноша в светлой одежде, немного похожей на армейское нательное бельё, с кудрявыми белокурыми волосами и нежным овалом лица, чистенький и гаденько-спокойный.
    - Велено тебе передать, - приветливо сказал он, - что вернёшься ты в Пекло на муки.
    - Да куда уж мука горше, чем моя работа, - едко фыркнул Безпятка, куда подевались недавние слёзы. – Попробовал бы ты, чистоплюй, так поработать!
    - Также велено передать, - по-прежнему миролюбиво и оттого особенно неприятно для Антипки добавил юноша, разглядывая купол каплычки, - что лишь тогда вернёшься, когда тебя девчонка простит.
    И тут же побледнел и растворился, стёк на землю вместе с ливнем. Антипка несколько мгновений глядел на то место, где только что стоял юноша, а потом заразительно рассмеялся. Он смачно плюнул, отчего у церковной ограды немедленно вырос чертополох, хлопнул в ладоши и как сквозь землю провалился. Только мешочек для трудов остался лежать под проливным дождём, затем растаял, словно куча грязного снега и исчез. 
    
    ***
    Поле. Невыжатое жёлтое поле под синим небом, с крохотной точкой жаворонка над дорогой. У поля – криница, а под ней беспокойно ходила девушка. Душистый ветер трепал распущенные кудрявые волосы, шевелил белые перья на белых крыльях за спиной юной красавицы с ангельским лицом. Струилось, как живое, длинное белое платье, словно лаская, обвивало хозяйку.
    - Подай-ка мне, вила, воды, - устало обратился к ней благообразный старец в чистой селянской одежде, но с необычным резным посохом в руках.
    Вила не заметила, как он подошёл, наверное, поэтому испугалась, взмахнула крыльями и запрыгнула на край криницы. Белое платье приподнялось, на мгновенье открыв волосатые козьи ноги с копытами. Вила поспешно оправила текущий по уродливым ногам подол и нахмурилась, словно рассердившись, что кто-то увидел её позор.
    - Захочу – подам, - надменно сказала она. – А захочу – усэньку воду из долины гэть повыведу, крыныци замкну.
    - Разве так ты мне должна ответить? – строго спросил старик, снизу вверх глядя на неё. – Или забыла, с кем говоришь?
    - Может забыла, а может и помню, - пожала плечами вила. – Много ваших тут бродит, и всякий поучать норовит. А мне твои слова не указ.
    - Ах ты ж сила нечистая, - укоризненно сказал старик. – Ведь я к тебе нормально обратился. А если закляну?
    - Попробуй, - фыркнула вила презрительно. – Тогда я тринадцать первых встречных закляну на наглую смерть, а четырнадцатого убью на месте взглядом, кто бы это ни был.
    Старик изменился в лице, отступил на шаг и поднял посох. 
    - Забыла, значит, нежить глупая… - негромко сказал он. – Тринадцать лет тебе без памяти по земле ходить за это! А на четырнадцатый – с кровавыми слезами память обрести!
    И он с размаху обрушил на вилу посох, страшным ударом сбив её с криницы. Та дико закричала, забилась в сухой полевой траве, бессильно ломая крылья, острыми копытами взрывая землю. А старик уже уходил, опираясь на посох, прямо в пшеничное поле. Высоко над ним, словно провожая, летела белая птица. 
    Вскоре у криницы всё стихло, только белое платье неподвижно лежало, да перьями было всё вокруг усыпано, словно хищник лебедя разорвал. Вдруг платье зашевелилось, оттуда резко и надрывно запищал, заходясь в плаче ребёнок. Он затихал и снова начинал кричать как заведённый, пока пшеница не зашевелилась и оттуда на четвереньках не выбралась крепкая румяная девка, с густыми чёрными бровями, в полотняной длинной рубахе и с распущенными по спине волосами, в которых там и сям застрял полевой мусор. 
    - Ах ты ж крихитка! – промурлыкала девка, разворачивая белую струящуюся ткань. – А хто ж тоби такэ заподияв?
    Она достала наружу отчаянно кричащего и машущего обычными человеческими ножками младенца.
     - Шо ж мени з тобой робыты? – задумчиво спросила девка, разглядывая дитя, и вдруг прислушалась, настораживаясь. 
    - Тихо ты! Ша! – прикрикнула она на младенца, распахнула рубашку и сунула ему в рот большую белую грудь. Грудь была пустой, но младенец всё равно утих, пытаясь что-то высосать.
    Полевой грунтовой дорогой медленно ехала машина, издалека доносилось урчание мотора. Девка подхватила ребёнка и быстро спряталась в поле. Синие «Жигули» приблизились и остановились у криницы. Из машины выбрался молодой темноволосый мужчина, открыл дверцу женщине с ребёнком на руках.
    - Погляди, - сказала мужу она, показывая на разбросанные перья. – Кто-то лебедя, наверно, убил и съел.
    - Жалко, - рассеянно кивнул мужчина, доставая из багажника две канистры для воды. – Поможешь набрать, чтоб быстрее?
    - А куда малую? – спросила женщина с улыбкой.
    - Куда? – переспросил мужчина, оглядываясь. – Да хоть на солнышке положи ненадолго в сторонке, покрывало постели, земля какая тёплая и трава густая.
    Пока они набирали воду, малышка лежала в сторонке, на клетчатом пледе, и махала кулачками. Сперва ребёнок гулил и агукал, но внезапно резко закричал надрывным тонким писком. Мать поспешно поставила канистру, которую держала и подбежала к дочери. Краем глаза она заметила, как зашаталась и стихла ровная стена пшеницы.
    - Чего ты? – спросила она, поднимая отчаянно визжащее дитя. – Ой…
    Ребёнок как-то неуловимо изменился. 
    - Напугал кто? – мать повернулась в сторону поля, укачивая крикунью. – Кушать?
    Она вернулась в машину, расстегнула блузку и стала кормить, напевая песенку. Тем временем, отец уложил в багажник полные канистры и уселся за руль.
    - Надя, какая наша Алька кудрявая стала, - заметил он, повернувшись к жене.
    - Да, - растерянно протянула та. – Представляешь, я и сама не заметила. Какие волосы у неё хорошие будут!
    - Тебе удобно? – заботливо спросил муж.
    - Конечно.
    Машина тронулась с места и уехала. Шум мотора утих вдалеке, и вновь звенела только песенка жаворонка, и, где-то далеко, посреди жёлтого моря пшеницы, надрываясь, кричал ребёнок.
    
    ***
    - Стой, где стоишь... – повторила Аля и оправила белое, струящееся по ногам платье. – Иначе не жить тебе здесь. Воду приведу, лес заболочу, берлогу твою, заклятый, затоплю. Пущу по миру батраком несытым!
    Лесной великан остановился и попятился.
    - Вила, - пробасил он. – Опять чертяка клятый надурил, ведь говорил, что нявкин одминчук…
    - Срыгни, несытый, потерча и не барысь, - приказала вила. 
    - Так что мне, с пустым брюхом оставаться?! – фыркнул Чугайстер.
    Зашлёпали по листьям дождевые капли. Высоко в небе грянул громовой раскат, лесной великан громко фыркнул, как лошадь.
    - Сказать тебе, как ты умрёшь? – криво улыбнувшись одним углом рта, спросила Аля, и пошла на Чугайстера, которому была чуть выше пояса. – Или просто изувечить?
    - Да погоди ты! – замахал руками Чугайстер, отступая. – Раз надо, значит надо, так и скажи, а ты сразу смерть пророчить…
    Его лицо напряглось и покраснело. Он согнулся пополам, снова распахнул свою громадную пасть, сунул туда целую руку чуть ли не по локоть и с жутким, ревущим блёвом вытащил за слипшиеся волосы бесчувственную, всю покрытую слизью Полодянку. Он аккуратно, как кот - дохлую мышь, положил потерча к Алиным ногам. А затем стал на четвереньки, и начал пятиться, не сводя с Али настороженного взгляда. Голова его удлинилась и стала звериной мордой. Белый как лунь волк поджал хвост и юрко, совершенно исчез в зарослях орешника.
    Стучал, хлестал по листьям ливень. Алька опустилась на колени рядом с потерчатком и рукавом своего красивого белого платья вытерла ему лоб, глаза и щёки. Ласково подула в лицо, и Подолянка открыла серые глаза с жёлтой точкой возле зрачка, такие, как у матери.
    - Я померла, сим рокив тут була, - сказала она, обводя рукой вокруг себя, – Кожен рик на Трийцю до мамки летала, просила хреста. А вона мэнэ не бачила и не хрестила, то я на луг пишла, людэй зводыты, як мэнэ саму звэлы. Шисть рокив там ходыла, покы ты, сестро, зростала.
    - Сестрён, полетели к мамке? – спросила Аля.
    Девчонка кивнула и сморщила впервые чистую мордаху.
    Алиса взяла её на руки, девчонка уцепилась за шею. Аля выбралась с нею из овражка, распахнула крылья за спиной и спрыгнула вниз. И вверх, навстречу дождевым струям. Дыхание на секунду перехватило, и тут же затопило знакомой, ликующей радостью полёта. Ветер несся навстречу Але, а она, как огромная птица, неслась сквозь ливень и вода отскакивала от её платья, волос и мощных крыльев. 
    - Держись крепче! – крикнула она Подолянке, и так висевшей на шее цепко, как обезьянка.
    Закрыла глаза, собралась, и понеслась на бешеной скорости, с бешено бьющимся сердцем, со свистом рассекая воздух телом. Теперь она знала, что успеет. 
    
    
    ***
    Мать лежала на голом матраце, укрытая старой кофтой. Аля еле узнала прежде любимое лицо, теперь желтое и опухшее, со следами побоев. Не смотря на выбитые стёкла, в квартире стоял тяжелый смрад, и кроме умирающей не было ни души. Едва лишь глянув, Аля поняла, что ничего не сделать, поэтому просто обняла её, уткнулась лбом в плечо и заплакала. 
    - Прости меня, мама, я виновата, - просила Аля, - что слишком поздно вспомнила, и что была в твоей жизни.
    Плечо ещё было тёплым, а ноги уже посинели и остыли. Мать храпела в агонии. Крепко спала предсмертным сном в своей пустой, распроданной и пропитой квартире. 
    - Она помирает? – спокойно спросила Подолянка, усевшись в ногах у матери. 
    - Да, сестрён, - кивнула Аля. – Погляди…
    За окнами давно рассвело, но в комнате стояла полутьма, так густо облепили подоконник чёрные тени с алыми углями глаз. Перекатывались за окном, словно большие комья шерсти, суетились, подпрыгивая. Ждали. Лишь только выйдет из тела душа, налетят как вороньё, станут рвать на куски.
    - Нагони их, щоб мамку не забрали! – попросила Подолянка. – Ведь мучать собрались. 
    - Не могу, много их, - покачала головой Алька и задумалась. 
    После встала и, как каблуками цокая копытцами, прошлась по загаженной несчастными людьми квартире. 
    Теперь, когда она вспомнила себя, в груди и под лопатками поселилось странное чувство раздвоения. Прожив тринадцать лет беспомощным и почти бесправным ребёнком, она стала по-другому смотреть на вещи, которые раньше казались ясными и не подлежали обсуждению. Казалось бы, умирает обычная спившаяся баба, которая никем, по сути, ей не приходится, но она продолжала ощущать себя Алей, на самом деле умершей много лет назад, она по-прежнему любила мать и знала, что виновата перед ней и перед Подолянкой.
    Когда-то, давным-давно, ей встретилась у озера замужняя баба в очипке, уже довольно старая, и Аля с ужасом узнала бывшую сестру, у которой отняли крылья. Она немедленно улетела, а баба лишь глянула ей вслед, подхватила корзину с бельём и пошла к селу.
    
    Входная дверь с выбитым замком слабо скрипнула, и в прихожую зашла странная женщина. Высокая и худая как жердь, с суровым, туго обтянутым пергаментной кожей лицом, с ввалившимися глазами в тёмных кругах, запавшим скорбным ртом, плечистая и немного сутулая. Она поставила среди мусора и пустых коробок косу с запёкшейся ржавчиной крови и оправила чёрный вдовий платок на голове, пряча под него выбившиеся редкие седые пряди. 
    - Я ждала тебя, милостивая пани, - сказала Аля, поклонившись в пол.
    - Сказано забрать, - Смерть медленно открывала рот, оттуда катились тяжёлые, как глыбы, слова. – Каждый год прихожу. К Нему. Спросить, кого. 
    Она подхватила косу, прошла в комнату, остановилась в голове у матери, и сразу комнате стало торжественней и светлее. Вдруг Подолянка, спокойно сидевшая на смертной постели, вскочила и ткнула пальцем в окно. 
    - Дывысь, сэстро! – взвизгнула она.
    Аля глянула – тени отступили, сбились в кучку на соседском балконе.
    - Если Богу угодно, забирайте, пани, - она вежливо поклонилась Смерти. – Но не окажите ли мне услугу перед тем?
    Смерть, тоже поглядевшая на чертей, с любопытством повернулась.
    - Почтительна. Проси, – вытолкнула она.
    - У вас такая острая коса, - сердце в груди у Али скакало, как сумасшедшее, но она медленно развернулась спиной и опустила голову. – Отрежьте мои крылья.
    - Надо? – немного удивившись, спросила Смерть. – Могу.
    И прежде, чем Алька передумала и крикнула «нет!» одним ударом отсекла ей оба крыла под самое основание. Аля даже боли сперва не почувствовала, просто тупой удар по спине. А потом заболела каждая клетка, словно это не мать, а сама она жизни лишалась.
    Крылья глухо упали на грязный пол, Аля неловко опустилась на колени и зарылась лицом в белые, еще тёплые перья, Подолянка ахнула и бросилась к ней.
    - Що ж ты наробыла, сэстро? – обвивая руками шею, спросила она. 
    - Не время, - мягко оттолкнула её Аля, отёрла слёзы и поднялась.
    За спиной ещё раз свистнула коса. 
    - Спасибо вам, - поблагодарила Аля.
    - Стой, - сказала польщённая Смерть. – Сюда.
    Она тощим пальцем поманила Подолянку, та бесстрашно пприблизилась.
    - Заблудилась, нехристь, - с оттенком своеобразной ласки в глухом голосе пояснила милостивая пани.
    Она оторвала от подола кусок чёрной ткани, накинула Подолянке на голову и окрестила:
    - Марья! 
    Потом сгребла костлявой рукой белокурые волосы девчонки и отхватила их под корень, отчего Подолянка сразу стала похожей на мальчишку.
    - До свидания, пани, - попрощалась Алька. – Спасибо вам за всё.
    - Почтительна, - с довольной улыбкой повторила Смерть. – Я за год скажу. Когда к тебе приду. Чтоб покаяться.
    И шагнула сквозь стену, исчезая. А с грязного матраса, из отжившего своё, измученного, изношенного тела, поднялась молодая, красивая женщина и протянула руки. 
    - Мама! – взвизгнула Подолянка, запрыгивая на женщину и крепко цепляясь.
    - Мама! – шепнула Аля и улыбнулась сквозь слёзы.
    Затем поспешно подняла с пола белые крылья и протянула.
    - Возьми, чтоб до неба добраться, - сказала она. – Они быстрые, никто не догонит. 
    
    
    ***
    Антипка гигантскими прыжками нёсся по крышам, мощно отталкиваясь ногами и длинными руками. Он то и дело швырял с карнизов тело, на лету ловко цеплялся за трубы и пожарные лестницы, перепрыгивал целые переулки, снова отталкивался и дальше летел.
    Братьев он заметил издали – так много их было и так густо те обсели окно. 
    - Блазни! – он презрительно фыркнул, высоко подпрыгнул и вскоре оказался рядом.
    - Здоровэньки булы! – весело крикнул Антипка и, как на турнике, стал раскачиваться на печально зашипевшей газовой трубе.
    - И тебе не кашлять, - ответил ему чёрт со сморщенной старой рожей и полуседой шерстью. 
    - Мимо бегу, гляжу, братцы, тут скучаете? – подмигнул Безпятка, останавливаясь, и быстро расковырял когтём чей-то телефонный кабель. 
     - Баба наша помирает, - зевнув, ответил другой чёрт. – Уж помирает, никак помереть не может. Сутки хрипит, а душу не отдаёт, лярва. Умаялись ждать, хай ей грець.
    - А ты где был, что хорошего сделал? – спросил старый чёрт. – Распотешь, братец.
    - Я, братцы, вихра обманул, его горшок с золотом отнял! – Антипка заразительно расхохотался, черти захихикали вслед за ним.
    - Золото? – переспросил один.
    - Золото, золото… – забурчали другие.
    - Теперь бегу, а скучно, - поведал Безпятко, искренне вздохнув,– Думаю, кого бы встретить, да погулять хорошо…
    - Мы не можем, - сразу потускнел старый чёрт. – Мы на работе. Только отвернёшься, а вон той злодий бабу цап, и скрадёт, най бы його пранци вкралы. 
    - Нас-то много, мы догоним, - добавил второй, - и отнимем, уж больно баба дрянь, но всё равно, начеку надо быть. 
    - Ты ж их племя знаешь, - серьёзным тоном сказал третий, самый молоденький, - на всякие пакости способны, подлые!
    Антипка вытянул шею и посмотрел наверх. На краю большой кирпичной трубы с отсутствующим видом сидел гладко причёсанный юноша с лицом молодого Гагарина, в чистом солдатском белье. Мотылял босыми ногами. 
    - Да. Сидит, паскуда, - огорчился Антипка. – А я так хотел с вами выпить, братцы, поесть посытнее да тютюна хорошего покурить! А то б и другое нашлось, у меня есть всё, сами знаете! 
    Рожи у чертей уныло повытягивались. 
    - Нельзя на работе, - с тоской повторил старший.
    Антипка мельком заглянул в комнату и быстро отвернулся.
    - А может, хоть в карты сыграем? – вдруг предложил он. – А что, братцы? Ведь это не гулять, а так, скоротать время. Вот и балкон подходящий! 
    - В карты можно, - подумав, ответил старый чёрт.
    - Можно! – поддакнул чертёнок, мгновенно оживился, запрыгнул на балкон и принялся обрывать постиранное бельё. 
    - Что ставите? – Антипка удобно разместился с краю и, значительно звякнув своим мешочком для трудов, достал оттуда запечатанную колоду карт. 
    Черти переглянулись.
    - А що тоби трэба? – спросил старый чёрт.
    - Да вот, хоть душу ту непотребную, - запросто предложил Антипка, тасуя карты и сплюнул, от чего плитка треснула и проклюнулась колючка. – Пьяни навалом, найдёте ещё. 
    - Это не могём, - покачал головой старый чёрт.
    - Тогда по десять червонцев, - равнодушно пожал плечами Безпятко, развязал мешочек для трудов и достал целую пригоршню золота.
    - А, бодай бы твоя срака по шву разошлась! – закричал старый чёрт. – Душу так душу. Свой же ты?! Раздавай.
    Антипка усмехнулся, ловко перетасовал и раздал. 
    Резались отчаянно. Все до единого, включая Антипку, мухлевали, Безпятка ещё и отвлекался, то и дело поглядывая вверх, наверное, поэтому отчаянно проигрывал. А может, просто не везло.
    То один, то второй его товарищ кричал:
    - Щоб в тебе перья в роте выросли!
    - Бодай ты лýснув, вылупок! – отвечали ему и играли дальше.
    Черти радостно перемигивались и потирали руки, Антипка отчаянно горевал, даже уронил слезу отчаяния. Вскоре у него осталась последняя горсть монет.
    - Играю на все! – крикнул Безпятка.
    - Раздавай! 
    Антипка раздал и обнаружил у себя отличные карты. Он ещё раз глянул вверх, широко улыбнулся и сдал карты:
    - Пас!
    - Деньги наши и душа! – весело гаркнул старый чёрт, остальные загалдели.
    - Ага, - осклабился Антипка.
     - Чого шкирышся? – нахмурился старый чёрт, и тоже глянул вверх.
    Там, высоко в небе, стремительно удаляясь, летели большие белые птицы. Чуть присмотревшись, старый чёрт узнал в одной молодого человека с крыши, в солдатском белье, а во второй – женщину с ребёнком на руках.
    - Украли! Из под носа украли! – заорал он. 
    Начался переполох, лишь один Антипка сидел, как ни в чём небывало и заливисто хохотал. Он глянул на последние монеты в своих руках и те превратились в гнилушки.
    - Ах ты ж Иуда хромой! – обрушился на него старый чёрт. – Продать! Своих?!
    - Да хоть маму, - сквозь смех промолвил Антипка. 
    - Бей его, ребята!
    За стеклом появилось перепуганное лицо хозяина квартиры, привлечённого звуками отчаянной драки. Увидев, что на балконе никого нет, хозяин еще больше испугался, поспешно вышел и наступил на старого черта.
    - Курва мать! – рявкнул тот и схватил за ногу в тапочке. 
    Мужик завизжал тонким женским голосом и начал быстро креститься. Черти, как горох, брызнули в разные стороны. 
    
    ***
    Оставшись в пустой квартире, Алька закрыла глаза телу матери, сложила руки на груди, после села на какую-то коробку рядом с постелью и задрала подол красивого белого платья. Ей открылись обычные, немного грязные человеческие ноги, только босые - кроссовки в лещине остались. Аля вздохнула. Она ужасно боялась, что крылья пропадут, а уродливые ноги от колен и вниз, которые она так ненавидела, останутся.
    Разбитое окно звякнуло остатками стекла, и через дыру кубарем вкатился Антипка. 
    - Фуф, - Безпятко сплюнул, потёр ушибленный бок и, хромая больше обычного, подошёл.
    - Сильно били? – осторожно спросила Аля. 
    - А, ерунда, - отмахнулся Антипка, - меня вечно кто-нибудь лупит. Пятку дверью пришибают, колотят. Привык уже. 
    Он, морщась, присел на корточки рядом с Алей.
    - Не жалеешь? – непривычным, серьёзным тоном спросил Безпятко.
    - Жалею, - честно ответила она. – И не жалею. Непонятно.
    - А меня простила?
    - Давно, - кивнула Аля, - как только вспомнила. Не появись тогда ты - ничего бы и не было вовсе. И я знала, что ты поможешь.
    - Ну, тогда давай прощаться! – весело сказал Антипка и с энергичной наглостью полез целоваться.
    - Иди в пекло! - крикнула Алька, изворачиваясь, и пихнула его ногой. 
    Что-то вспыхнуло, громыхнуло, и Антипки не стало, только едкая дымная вонь поплыла по квартире. 
    - Ушёл, - сказала Аля телу матери и вздохнула. 
    
    В дверь постучали. Она встала с ящика, и, путаясь босыми ногами в подоле платья, пошла открывать. На пороге стояла воспитательница, Леся Петровна, в смену которой Алька сбежала. Если кто-то из детей устраивал побег, за ним всегда посылали того, на чьем дежурстве ЧП случилось.
    - Вы меня простите, пожалуйста, - сказала Аля виновато, - Но очень надо было с мамой попрощаться.
    - Что это на тебе? – с изумлением спросила воспитательница, разглядывая Альку.
    - Мамино свадебное платье, - ответила та с улыбкой. – Вы такая добрая, вы всегда мне больше всех воспитателей нравились. Похоронить её поможете?
    Она взяла Лесю Петровну под руку и уверено завела в квартиру. 
    
    _________________________________________________________________________________________________
    
    Вот вам сказка, а мне бубликов вязка. Мне колосок, а вам денег мешок))