Автор: Сергей Маслобоев

С О Л Д А Т С К И Е     П Р И К О Л Ы

или  мемуары  старшего  сержанта  войск  ПВО

ОТ АВТОРА                                                                                                                                                      

     Эта книга написана о тех и для тех, кто отслужил в армии давно. Тогда наши войска ещё не вошли в Афганистан. Не было Чечни. На полках книжных магазинов не выставлялось на показ столько грязи, одетой в камуфляжную форму. Армия была армией, а не бардаком, в который её теперь превратили.

     Несколько лет назад в одном из гарнизонов мне довелось присутствовать на принятии молодыми солдатами воинской присяги. Присягали одновременно двум государствам. Каждый, дающий клятву на верность Украине, тут же получал банку тушёнки. Присягавший России, вечером был отпущен в увольнение.

     Я не осуждаю этих молодых людей. Это уже – другое поколение. Мозги у них видно скроены иначе. Но устроившие это безобразие офицеры?

     Даже не знаю, военнообязанный я сейчас или нет? Ведь уже нет страны, которой я клялся на верность. Почему-то сидит во мне убеждение, что солдат присягу принимает один раз в жизни.

     А если завтра опять поменяется власть? Кому же теперешние за банку тушёнки будут присягать.

1.ОХОТА.

   -Кто там?

   -Откройте, милиция!

Я приоткрыл дверь. На лестничной площадке стоял наш участковый, а за его спиной двое в военной форме.

   -Маслов Алексей Александрович здесь проживает?-

Прочитал по бумажке моё имя один из военных. У меня ёкнуло сердце:

   -Да, здесь. Проходите, пожалуйста, Вот сюда, в комнату,-

пропустил я гостей мимо себя, схватил куртку с вешалки и закричал, убегая и захлопывая за собой дверь:

   -Мам! Я ушёл, Когда вернусь, не знаю.

     Шёл весенний призыв в армию. Военкоматовские фокстерьеры сначала забросали почтовый ящик повестками, а потом устроили на меня настоящую охоту. На этот раз опять обошлось.

     Податься в такую рань было некуда, и я, поёжившись от холода, застегнул куртку и двинулся к своему товарищу по несчастью. Поднявшись на лифте, отстучал пальцем по звонку условный сигнал и прижался ухом к двери. Предки моего кореша уехали  в отпуск, и он, спасаясь от военкоматчиков, упал на дно. Исчез для всех и всё. В квартире послышались осторожные шаги:

   -Леха, ты?

   -Открывай. Не бойся,

Скрипнувшая дверь пропустила меня в тёмный коридор и сразу захлопнулась.

   -Андрюха! Меня чуть не замели,-

в полумраке я никак не мог справиться с молнией куртки.

   -Ко мне приходили. Всё утро в дверь барабанили,-

заулыбался он. Мы, вдруг, расхохотались:

   -Нас так просто не возьмешь!

Уже на кухне Андрюха бросил передо мной пачку сигарет и поставил на стол пепельницу.

   -Когда сдаваться пойдём? Всё равно ведь поймают,-

я затянулся сигаретой.

   -Не. Рано ещё. Надо недельку погулять,-

он поставил на газ чайник:

   -Слушай, во дворце молодёжи сегодня вечер отдыха. Давай съездим. А чего? Подёргаемся. Мочалок снимем.

   -В таком прикиде? Домой надо заскочить, переодеться. А там засада,-

засомневался я, расставляя чашки.

   -Да, брось ты. Что они там весь день сидеть будут?

   -И то верно,-

желание оторваться стало побеждать сомнения:

   -В шесть у метро.

   -Замётано,-

Андрюха проводил меня до лифта.

     Жизнь продолжалась. До вечера имелась ещё куча времени, и надо было что-то придумать.

   -Ну и долго ты от нас бегать будешь?-

Встретил во дворе меня участковый.

   -Да я только переодеться.

   -Садись. Там тебя переоденут,-

показал он рукой на стоящий за кустами милицейский газик.

   -С матерью хоть попрощаться дайте,-

сделал я просительное лицо.

   -Ещё успеешь,-

он снял фуражку, и устало вытер лицо носовым платком. Газик уже был набит битком такими же горемыками, как я. Компания встретила меня улюлюканьем и свистом.

   -Ну-ка тихо там! И прекратите курить. Откуда у них сигареты?-

набросился участковый на сидевшего за рулём сержанта.

   - А хрен их знает. Я каждого по несколько раз обыскивал,-

отдуваясь, оправдывался тот.

   Ну, я им сейчас покажу,-

участковый полез через заднюю дверь к нам. Кто-то навалился мне на спину, задышал в затылок, завернул мои длинные, по самые плечи волосы и вставил за каждое ухо по сигарете. Я встряхнул головой, поправив причёску. Обыск, сопровождающийся возмущёнными возгласами и угрозами написать жалобу в ООН, разумеется, ничего не дал. Не успел газик отъехать, как один из пленников, вытащив из ноздри обломок спички, ловко зажёг её об ноготь, и все с удовольствием закурили. Через минуту машина напоминала внутри душегубку.

     Катались мы по городу до самого вечера. Жизненного пространства в газике катастрофически не хватало. Несмотря на яростные протесты, с каждой остановкой нас становилось всё больше и больше. Наконец, всех выгрузили у военкомата и под усиленным конвоем препроводили в актовый зал. Намаявшись за день, в невесть откуда

взявшиеся карты я играть отказался и, сдвинув несколько стульев, попытался завалиться спать. Но тут в коридоре зашумели, и в зал ввалилась свежая партия таких же отловленных дураков, как и мы. Ба! В дверях появилась угрюмая Андрюхина физиономия.  

   -Давай сюда! Тебя-то, как повязали?-

искренне обрадовался я другу.

   -В магазин вышел, пожрать чего-нибудь сварганить,-

уселся он на пол и обречённо обхватил голову руками.

     Ночь прошла в долгих разговорах. Лёжа на стульях и вспоминая всю свою жизнь, мы решили держаться вместе.

   -Только бы в одну команду попасть,-

подвёл итог нашим раздумьям Андрюха.

     Утром, галдящим косяком налетели родители. Их натиск военкоматчикам выдержать было значительно труднее. Но они выдержали. Открылась вся безнадёжность нашего положения. Мама непрерывно плакала, не переставая пихать мне в руки какие-то вещи и деньги. Мои документы, которые она принесла, поверив звонку участкового, отобрали раньше. Я дурачился, отшучивался до последнего момента, но, когда нас стали запихивать в автобусы, что-то стало не по себе. Глядя из окна на плачущую, вдруг, сильно постаревшую маму, мне стало трудно дышать. Никак не удавалось проглотить горький комок в горле. От беззаботности не осталось и следа. Андрюху провожала старшая сестра.

     Автобусы повезли нас на вокзал. Я всю свою жизнь прожил в Ленинграде, но до сих пор не знал, что на каждом вокзале, на заднем дворе, если пойдёшь налево, потом направо, а потом снова налево, есть помещение, где томятся сотни людей, ожидающих своей отправки в армию. Вот там мы прожили ещё два дня. Родные, наверное, думали, что мы уже служим в самых отдалённых уголках отчизны. А мы находились здесь, рядом, ещё не ведая своей судьбы.

     Вечером был произведён очередной повальный обыск. На этот раз изымали одеколон, объясняя, что это не средство гигиены, а спиртные напитки. Потом всем предложили постричься за отдельную плату. В роли освежителя выступал конфискованный одеколон, который опять стал средством гигиены.

   -Эй ты, патлатый,-

обратился ко мне улыбчивый прапорщик с лицом Иванушки-дурачка.

   -Садись сюда.

Мои роскошные, давно немытые волосы, планируя, начали падать на пол.

   -Ну вот, теперь хоть на свадьбу,-

погладил шершавой ладонью прапорщик по моей обстриженной под ноль голове и плеснул на неё одеколоном. Место в кресле занял Андрюха, а я встал в очередь к единственному владельцу маленького зеркальца, чтобы, как и все остальные, покорчив рожи, полюбоваться на своё новое лицо. Лысый Андрюха был бесподобен! Глядя на его плешивую голову с оттопыренными ушами, меня дёргало от смеха.

   -На себя-то посмотри,-

попробовал обидеться он и тоже расхохотался. Потешались друг над другом мы долго, но вскоре привыкли к своей новой внешности.

2.ПОЕХАЛИ.

   -Дмитриев, Лыжин, Гулько,-

старший лейтенант, стараясь перекричать толпу, читал список. Пацаны хватали свои пожитки и, кривляясь, кучковались у дверей.

   -Жучков, Баранов.

Андрюха, услышав свою фамилию, вздрогнул, но с места не двинулся.

   -Баранов!-

громче выкрикнул старший лейтенант.

   -Куда делся этот разгильдяй?-

повернулся он к стоящему рядом сержанту и продолжил список:

   -Воскобойников, Маслов.

Дошла очередь и до меня. Мы с Андрюхой облегчённо вздохнули:

   -Хоть раз в жизни повезло.

Действительно повезло. Даже не пришлось ничего придумывать. Мы совершенно случайно попали в одну команду.

     Перед посадкой в вагон обыск производили особо тщательно. Все двери сразу же закрыли на ключ. Но не успел поезд тронуться, как выяснилось, что водки у всех хоть залейся. За окном поплыл перрон Московского вокзала. Прощай Ленинград! И сразу же началась повальная пьянка. Два заполоханных сержанта повозмущались для порядка, а потом, махнув рукой, присоединились к обществу. Старшего лейтенанта до самой Москвы никто не видел. Появился он утром уже на перроне Ленинградского вокзала и попытался нас построить и пересчитать. Чувствовало общество себя мерзко. Обнаруженный аппарат с газированной водой был выпит моментально.

     Потом долго ехали на пригородной электричке. Куда-то шли. Нас останавливали, пересчитывали, и опять мы шли. Наконец, за спиной закрылись ворота с красными звёздами. Закончился наш поход в большом спортивном зале, набитом народом. Вдоль  стен лежали гимнастические маты, на которых в самых фантастических позах отдыхали такие же обормоты. Зал взорвался восторженным рёвом, приветствуя нас. Мы с Андрюхой устроились у окна и, засунув под голову нехитрые свои пожитки, тут же уснули.

     Потянулись долгие бестолковые дни. Какой только речи вокруг не слышалось. От мягкого украинского говорка  до уж совсем непонятного восточного квакания. Периодически прибывали новые партии людей. Потом появлялись офицеры, их здесь называли покупателями, и, проверяя списки, забирали народ и уводили куда-то. Несколько раз доходила очередь и до нас. Но, как только покупатели узнавали, что мы из Ленинграда, махали руками:

   -Этих бандитов не надо.

     Мы уже стали томиться теперешним своим положением, как однажды после обеда кто-то грубо пнул меня сапогом. Проснувшись, я тут же разбудил Андрюху.

   -Лежит на полу солдат ПВО.

    Не пулей убит, утомили его,-

Над нами стоял огромного роста капитан с пушками в петлицах:

   -Этих двоих я беру.

Он передал две папки, по-видимому, с нашими документами, стоящему рядом сержанту.

   -Встать! Пошли со мной,-

рявкнул тот.

   -Куда теперь?-

стали подниматься мы с Андрюхой.

   -В баню,-

ухмыльнулся сержант.

     Баней оказался маленький одноэтажный домик. В раздевалке сняли размеры с наших ног, как выяснилось, чтобы подобрать сапоги. Потом, раздевшись до гола, мы вошли в моечное отделение и остолбенели. Противоположной стены не было! На фоне открывшегося вида на улицу перемазанные солдаты, шлёпая мастерками раствор, ложили кирпич, очевидно, возводя эту самую стену. Из пяти ржавых душевых рожков работал только один. Под жиденькой струйкой холодной воды копошились какие-то обнажённые тела.

   -Чего вылупились?-

со злостью прихлопнув очередной кирпич, набросился на нас один из солдатов-каменьщиков.

   -А как же?-

жалобно было начал Андрюха.

   -Ты что сюда мыться пришёл? Помочи голову и выметайся,-

отрезал солдат.

     Вернувшись в раздевалку, мы напялили на себя выданные хэбэшки. Я долго не мог управиться с портянками, которые в жизни никогда не носил. На улице, кое-как построившись и взвалив на плечи вещмешки, набитые всяким солдатским скарбом, мы поплелись за артиллерийским капитаном.

     Опять была пригородная электричка, потом другая. Голова шла кругом.

   -Загорск,-

прочитал я вокзальную вывеску, когда нас запихивали в автобус:

   -Что-то знакомое.

   -Церковь здесь или монастырь,-

пробурчал Андрюха, устраиваясь на заднем сиденье.

3.ПРИЕХАЛИ.

     Я стоял в строю в длинном коридоре. Вокруг бегали сержанты, и почему-то все громко кричали. Первый раз за последние дни  Андрюхи рядом не было, и от этого становилось не по себе. Он ростом был выше и поэтому в строю оказался впереди. Я повернул голову направо. Мои глаза упёрлись в откровенно бестолковый взгляд какого-то азиата. Посмотрел налево – вообще дерево. Русских в строю несколько человек. Да!... Жизнь обещала быть весёлой.

     Невыносимо хотелось спать. Ноги ныли от усталости. Но стоять пришлось ещё долго. Прошло несколько перекличек. Все пожитки сдали в каптёрку прапорщику, который теперь был нашим старшиной. Получив постельное бельё, учились заправлять кровати.

     Ряды двухъярусных коек, расставленных так плотно, что между двумя соседними едва помещалась тумбочка, занимали всё пространство. Укрывшись влажной простынёй, немного защитившей тело от колючего одеяла, я моментально провалился в небытие сна.

   -Подразделение! Подъём! Сорок пять секунд, строиться в коридоре,-

пронзительный голос заставил вздрогнуть. Казалось, что ночи и не было. Вроде бы легли только что. Но, сообразив, где нахожусь и, что происходит, я откинул одеяло и вскочил, столкнувшись лбом с кем-то, кто спрыгнул с соседней койки. Тут же на голову нам упали ещё двое, спавших на верхнем ярусе. На неполных двух метрах площади мы вчетвером кувыркались, хватая с табуреток свои шмотки, и пытались одеться. Наконец, кое-как справились с этим и ринулись в коридор, по дороге уворачиваясь от сержантских сапогов.

     Молоденький младший сержант, попинав ногами в дверях отставших, стал прогуливаться вдоль строя. От распиравшего чувства собственной значимости у него раскраснелись щёки. Погладив пальцем едва наметившийся над верхней губой пушок, он, вдруг, остановился и заорал визгливым голосом:

   -Вы все – бараны! Только бараны строятся за две минуты.

Я украдкой застегнул последнюю пуговицу. Но не тут-то было.

   -Сорок пять секунд отбой!-

сержант стал усиленно помогать нам сапогами сокращать время. Потом был опять подъём. Опять отбой. И так до бесконечности.

   -Вах, вах!-

кто-то в дальнем углу казармы, махнув на всё рукой, демонстративно уселся на койку. Тяжело дыша, все с любопытством столпились вокруг. Крючконосый грузин, обхватив голову руками, всхлипывал, как ребёнок.

   -В чём дело?-

подошёл сержант. Грузин жалобно поднял глаза:

   -Слюшай дарагой. Туда-сюда. Зачем нужен такой спать?

   -Встать!-

заорал сержант:

   -Как фамилия?

   -Векуа. Заур Векуа,-

всхлипнул грузин.

   -Чего встали?-

повернулся сержант к нам:

   -Форма одежды – голый торс. На улицу бегом марш!

     Утро выдалось по майски прохладным. Ёжась от ветра, я топал по асфальтовой дорожке военного городка, стараясь не отстать от мелькавшего перед глазами затылка. Сначала было интересно осмотреться вокруг. Но бежать строем, в ногу – это не совсем то, что делают спортсмены. Да ещё тяжёлые сапоги, натянутые на скомкавшиеся портянки. Так что через пять минут стало не до любования окрестностями. Спина взмокла от пота.

И дистанция оказалась приличная. А отжимания от холодной земли и нелепое, долгое держание поднятых ног, лёжа на спине, под неусыпным оком уже другого сержанта, отобрали последние остатки сил. Всё это называлось утренней зарядкой.

     На десять, слабо сочившихся умывальников, оказалось больше сотни желающих. Когда подошла моя очередь, и я только сунул руки под ледяную струю, опять на уши надавил визгливый голос сержанта. Надо было строиться на завтрак. Марширование до столовой

и бесконечные тренировки по вбеганию в дверь и обратно не смоги притупить чувства голода. Но когда всё-таки расселись за столы, выяснилось, что поданная в ограниченном количестве капуста на воде и то, что называлось компотом, в пищу не пригодно. Но осознать это до конца никому не удалось. Буквально через минуту, как чёрт из шкатулки, вскочил со скамейки сержант:

   -Закончить приём пищи! Выходи строиться!

     До обеда учились мотать портянки, пришивали погоны, подворотнички. Прежде чем показать что-либо, сержанты доходчиво объясняли, что таких придурков, как мы, они в жизни не видели. Наука явно шла туго.

     Обед мало, чем отличался от завтрака, если не считать появления в меню прозрачной баланды, которую почему-то называли супом.

     Потом знакомились с начальством. Толстого майора, командира войскового приёмника или карантина, так называлось наше подразделение, в следующий раз мы увидели, когда уже уходили отсюда. Заместителя командира, старшего сержанта, не было. Он уехал в командировку. Фамилию его я не расслышал. По очереди нам представили всех сержантов.

     Боевую учёбу начали с самого трудного, С полит. занятий. Суть их заключалась в том, что через месяц каждый молодой солдат должен был выучить наизусть текст воинской присяги. Всего полстраницы. Когда об этом сказали, я чуть не рассмеялся. Но не всё так просто. Подавляющее большинство в карантине не говорили по-русски. Были и такие, кто совсем не умел читать и писать. Вот тут и началось! Невозможно понять, как можно сапогами вколотить человеку в голову  знание русского языка за месяц. Но сержанты взялись за дело усердно.

     После ужина, как и всю Советскую Армию в этот момент, нас рядами усадили к телевизору на просмотр программы «Время». Я и дома-то эту чушь никогда не смотрел. А тут, после такого дня, голова, налитая свинцом, отказывалась что-либо понимать. Ко всему человек привыкает. Скоро и я напучился спать с открытыми глазами.

     Так и пошло. Утро начиналось с дурацкого выравнивания коек и тумбочек по натянутой нитке. День заканчивался многократным  раздеванием и одеванием, пока сержанту не надоедала тренировка по отбою и подъёму. Восприятие внешнего мира как-то притупилось. Остро только ощущались только две вещи. Постоянное, не проходящее чувство голода и страстное желание выспаться.

4.ЕСЛИ Я ЗАБОЛЕЮ, К ВРАЧАМ ОБРАЩАТЬСЯ НЕ СТАНУ…

   -Больные есть? 

не успел сержант закончить фразу, как со всех сторон раздались крики:

   -Болыт, товарищ сержант. Болыт.

Больше половины, стоящих в строю, вдруг сразу научились выговаривать это слово по-русски, показывая на себе пальцами кто ногу, кто горло. После завтрака всех заболевших переписали и повели в санчасть.

     Приём вёл старший лейтенант, начальник медицинской части полка. Помогал ему сержант-фельшер, одетый в белый халат. Образовалась длинная очередь вопиющих о помощи. Начмед сначала аккуратно записывал фамилию каждого пациента в журнал, затем вежливо обращался с вопросом:

   -Что болит?

   -Нога,-

закатывая глаза от боли, жаловался очередной несчастный.

   -Сержант, помажь его зелёнкой,-

небрежно бросал доктор и отворачивался:

   -Следующий!

Приём шёл быстро:

   -Что болит?

   -Горло.

   -Сержант, помажь его зелёнкой. Следующий! Что болит?

   -Зуб.

   -Сержант, помажь его зелёнкой. Следующий!

     Через пять минут медицинская помощь была оказана всем, и выздоровевшие бойцы шагали назад в карантин. Эффективность лечения подтверждалась тем, что на следующий день, на вопрос сержанта ответа не последовало. Больных в строю не оказалось. Но на этом забота о здоровье личного состава не закончилась. Все, записанные в амбулаторном журнале, ещё несколько дней после отбоя играли в шахматы. Так называлось изнурительное мытьё кафельных полов, на которых чёрные и белые плитки были выложены через одну.

5.КТО СКАЗАЛ, ЧТО В КРАСНОЙ АРМИИ НЕТ РАСОВОЙ ДИСКРИМИНАЦИИ?

     Однажды утром, закончив обычный круг: подъём-отбой, зарядка, облегчённый завтрак, карантин выстроился в коридоре. Сержанты, вытянувшись, стояли напротив. Удивительно, но верхние крючки на хэбешках у них были застёгнуты, ремни подтянуты, а не болтались, как обычно. Что-то произошло.

     Перед нами появился незнакомый старший сержант.

   -Я – заместитель командира войскового приёмника, старший сержант Милёшкин,-

медленно, раздельно проговорил он. Не нужно было слишком разбираться в солдатской иерархии, чтобы понять, что в отличие от наших сержантов-шнурков, прослуживших чуть больше полугода, это – дед. Хэбешка на нём была почти белого цвета. Позже я узнал, что для этого её вымачивают в хлорке. Сапоги, сбитые гармошкой, ослепительно сверкали. Погоны были пришиты по-особому, а попросту вшиты. Сияющая бляха поясного ремня едва держалась под нижней пуговицей мундира. На груди красовались два ряда разноцветных значков. Невысокого роста, коренастый, какой-то весь ладный, старший сержант внимательно смотрел на нас, вглядываясь по очереди в каждого. Потом он качнулся на своих высоченных, набитых каблуках и, скрипя сапогами, прошёлся вдоль строя.

     Мне вдруг стало смешно. Я увидел, что наши строгие сержанты, оказывается, боятся его. И боятся больше, чем мы их. Так же, как и мы, они стояли не шелохнувшись.

   -Так,-

Милёшкин остановился прямо передо мной:

   - Говорят, ты в политике сечёшь?

Из всего карантина я первым, выучив, оттараторил наизусть текст присяги, за что был признан башковитым.

   -Так точно! Товарищ старший сержант,-

выкрикнул я, глядя прямо перед собой.

   -Так,-

он ткнул меня пальцем в живот:

   -Будешь писать мне конспект по политзанятиям.

Пройдя несколько шагов, остановился.

   -Ты!-

Указал он на следующего:

   -Будешь чистить мои сапоги.

Неторопясь, двинулся дальше:

   -Ты! Будешь гладить мои брюки. Ты! Будешь драить бляху.

Так он дошёл до конца коридора и повернулся:

   -Кого назвал, выйти из строя!

Мы сделали два шага вперёд.

   -Направо! Шагом марш!

В умывальнике нас собралось шесть человек. Славяне. Так он стал нас называть. Андрюха

тоже был здесь. Толпясь у приоткрытой двери, мы с интересом наблюдали, что же будет дальше.

     В полной тишине, скрипнув сапогами, Милёшкин опять двинулся вдоль строя и вдруг, резко остановившись, громко заорал:

   -Ну и кто сказал, что в Красной армии нет расовой дискриминации?

Прокашлявшись, он ещё громче рявкнул:

   -Лечь!

Строй рухнул.

   -Встать!

Все вскочили.

   -Лечь!

Так длилось, пока ему не надоело. Поручив продолжать одному из сержантов, он подошёл к нам:

   -Чего встали? Я же сказал, чем заниматься.

   -Товарищ старший сержант, так всё же на вас.

   -В каптёрке у старшины второй комплект моего омбундирования  имеется. Вперёд…

Все выскочили из умывальника.

   -Пошли со мной,-

махнул мне рукой. Мы подошли к его тумбочке.

   -Держи,-

протянул он тетрадку, линейку и школьный учебник по истории.

   -Садись в ленинской комнате. Напишешь про Сталинградскую битву двадцать сантиметров. П-а-нял?-

подчёркнуто выговорил через «а» с ударением на последнем слоге.

   -Понял,-

ответил я правильно.

   -Один наряд вне очереди. П-а-нял,-

показал он палец, опять сделав ударение на последнем слоге.

   -П-а-нял,-

на этот раз произнёс я, как Милёшкин.

   -Вот теперь вижу, что п-а-нял,-

удовлетворённо хмыкнул он и вышел.

     Я засел в ленинской комнате, открыл учебник и, не долго думая, передрал в тетрадку параграф, где рассказывалось о Сталинградской битве.

     Вечером пришёл замполит, и в той же комнате перед всем карантином Милёшкин,

краснея и заикаясь, читал по тетрадке написанный мною доклад. С трудом справившись

с этим и дождавшись конца политзанятий, он подошёл ко мне с грозным видом:

   -Я тебе, сколько приказывал написать? А ты накатал целых полметра. Да ещё корявым подчерком. Балда!

Продолжение следует...